— Когда?
У меня по спине пополз неприятный холодок.
— Полчаса как, — сказал Тимофеич. — Он так и сказал: как появится, пусть сразу зайдет…
И я поперся в Административное здание…
Кабинет Окружного Попечителя располагался на шестом этаже — я умучился, пока дошел. Лестница была крутая, лифтом я не мог воспользоваться: просто шахта с площадками-выступами, овеваемая потоками восходящего воздуха.
Раздвижная дверь была закрыта, сквозь матовые стекла проглядывал смутный силуэт — в кабинете горел верхний свет.
Постучал и, услышав приглушенное «входите», закрыл за собой дверь.
— Вызывали? — спросил я как можно нейтральнее.
— Да, — сказал Гарик, — вызывал. Извини, если оторвал…
Неужели пронюхал, подумал я. Сколько ни внушал себе, что ничем таким, собственно, я и не занимаюсь, ощущение нечистой совести все равно не проходило.
— Ничего… я только пришел.
— Тем более, — гуманно заметил Гарик, — как там твои? Валентина?
То ли он и впрямь всех подопечных по именам помнил, даже их домочадцев, то ли досье просмотрел… скорее, второе…
Я невыразительно сказал:
— Ничего.
— Как Вовка? Сколько ему?
— Семь будет. — Я все гадал, что ему, собственно, надо.
— Говорят, ты в Нижний вчера ходил, — мимоходом заметил Гарик.
Вот оно что…
— Ну, ходил… Однокурсника своего навещал. А откуда, собственно…
— Ну что ты, Лесь, — укоризненно произнес Гарик, — как маленький.
Я так с Вовкой разговариваю. Чтобы, не приведи Господь, не подумал, что с ним обращаются снисходительно.
— Знаю я твоего Шевчука… слышал…
— А слышал, так чего тебе от меня надо? — сухо сказал я. — Сами и разбирайтесь. Затравили человека… парень такие надежды подавал…
— Да ладно тебе, — примирительно заметил Гарик. — Чего разбушевался? Шевчук — диссидент, тоже мне, новость. А то я не знал. Все вы — диссиденты. Кто явный, кто скрытый.
— Ты за всех-то не расписывайся. Есть же индекс толерантности…
— Брось, Лесь… Мы с тобой оба отлично знаем, что такое индекс толерантности — как надо, так и сделаем. Америка… — Гарик вздохнул, — да там исторически сложилось: ее же на паритетных началах осваивали… Считай, с нуля начинали… И то, знаешь… У них там свои комплексы — индейцев повывели, теперь каются, волосы на себе рвут. Я, что ли, против равноправия? Нечего из меня палача народов делать. Но нельзя же сразу вожжи распускать — это уже не демократия, милый мой, это анархия… А эти пустозвоны… Ну, собираются они там, в галерее этой, митингуют… А то я не знал. Не в этом, Лесь, дело… За малого я и вправду беспокоюсь — потомок моего согнездника, как-никак… Вот уж ему там точно делать нечего. Повлияй на него, а? Не игрушки же.
