птица была чудом из чудес. В фернских лесах не водится такая краса. Она переливалась всеми оттенками аквамарина, а пух на груди отливал древней сталью. И только макушка с лихим хохолком – золотая, как одуванчик. Мне показалось, что птица кокетливо давала себя разглядывать, и я прямо-таки влюблялся в нее все больше. В мои четырнадцать она стала, наверное, моей первой ассэан
[23].
Мы просидели с ней до темноты. Мне совсем не хотелось уезжать – так покойно и тихо было в этом странном доме, затерянном в лесу, что я решил там заночевать. Спать на земле я давно привык. С удобством разместился на полу перед нерастопленным очагом и быстро и сладко заснул, а моя новая подруга пристроилась прямо надо мной, на кухонной полке, под боком у огромного медного котла.
Глубокой ночью я внезапно проснулся. В доме явно кто-то был. Я приподнялся на локтях и огляделся. Этот кто-то сидел у стола, спиной ко мне, тяжелый темный плащ валялся рядом, небрежно брошенный на скамью. За окном ворчал дождь – прямо как нынче. Чуть погодя незнакомец, не поворачиваясь, произнес: «Если желаете спать дальше, спите на здоровье. Вы не храпите и потому совершенно не мешаете мне».
Я опешил. А немедленно после – сильно смутился. «Простите, фион… Я не знаю вашего имени, но прошу великодушно извинить меня за вторжение».
«Отчего же, не стоит извинений. Вы никого не стеснили и вдобавок порадовали Айриль[24]».
Тут я заметил, что моя лазоревка уютно примостилась на столе у правого манжета незнакомца.
«О, так это ваша ручная птица? Я очень рад знакомству с ней – настоящее чудо! Где вы ее взяли?»
«Нет, она не моя и не ручная, медар». Последнее слово зацепило меня. Деррийский у меня приличный, я прилежно учил его сам, без понуканий, и поэтому слово «медар» меня прямо ожгло. Слишком уж нагое слово для ферна.
Ночь поредела, и я увидела, как Анбе лукаво покосился в мою сторону, но как ни в чем не бывало продолжил:
– На каком основании, любопытно узнать, этот незнакомый фион так обращается ко мне? Меж тем хозяин дома – насколько я мог судить – не оборачивался и что-то, похоже, записывал, голова его клонилась к столешнице, и отблеск свечи целовал его в безволосую макушку.
«Я не верю в приручение, медар, – вдруг добавил он. – Эта птица вольна выбирать, где и с кем ей быть. Пока ей нравится мое общество. Равно как и ваше, насколько я могу судить. Но это ее выбор».
Я плохо понимал, как далее беседовать. И вообще – как вести себя. И тут незнакомец ответил на мое замешательство, словно я задавал вопросы в голос…
