Мы уехали из Сан-Франциско сразу после концерта, по прямой, как стрела, дороге через городские холмы. Свет солнца стал золотым, отразившись от воды; многие дома были красного цвета, с маленькими башенками в углах. Люди в парках сидели и пили воду из пластиковых бутылок. Мужчина в черной футболке выгуливал собаку и болтал по сотовому телефону. Мимо проехала девушка на велосипеде. Велосипедная корзинка была полна лимонов. Волосы девушки завивались кудрями. В придорожных кафе не было свободных мест. Лица скрыты за газетами. Компании в ожидании свободного столика.
Наша машина ползла в потоке – мы выбирались из Сан-Франциско больше часа, но мы были вместе, два единственных попутчика в путешествии, назначение которого не играло роли. Ханна рассказывала о концерте. Она сказала, что была единственной в зале, кто не хлопал по окончании концерта. Что для нее концерт не закончится никогда.
Когда мы наконец повернули по-настоящему на юг, на автостраду Pacific Coast, Ханна замолкла надолго. Я думал, что она наслаждается видом. Мимо нас проехал мотоциклист. Потом мы догнали дом на колесах и плелись за ним медленно несколько миль.
Я стал задавать Ханне вопросы, но она отвечала односложно. Я рассказал ей о Метрополитен-музее изобразительных искусств в Нью-Йорке – о длинном фонтане, полном монет.
«Интересно, сколько из этих пожеланий сбылось», – сказала она.
Снова тишина.
«Ты слышишь?» – спросил я.
«Что? – сказала она. – Я не слышу ничего».
«Это звон ключей на моей связке, – сказал я. – Рано или поздно, я найду к тебе ключик».
Она ничего не ответила, но положила свою руку на мою.
Мы проскочили несколько крутых поворотов, и затем шоссе выровнялось.
Я поглядел на океан. Представил себе рыбу, качающуюся на дне. Колебания водорослей.
Ханна прервала молчание: «Я хочу рассказать тебе о Джонатане».
И слово за словом его жизнь развернулась передо мной, как карта с маленькой прекрасной страной в ее середине.
Я увидел его с книгой в саду, делающим наброски в альбоме.
Тело, распростертое на снегу.
Зажатые в кулаке желуди.
Отрубленная рука отца в сарае.
Идиотская приставная лестница.
Годы спустя:
Вереница блюд, остывающих на столе перед ее матерью.
Гложущее отца чувство вины – вот он смеется над чем-то в телевизоре и тут же умолкает и выходит из комнаты.
В одну из ночей, вспоминала Ханна, он вышел на улицу в носках, схватил в сарае пилу и срезал дерево. Ее мать не могла поверить, что ему это удастся. Но как-то, левой рукой и обрубком правой, ему это удалось. Он пилил его шесть часов. Дерево упало на теплицу соседа. Позже тем же днем они нашли в почтовом ящике записку. Она была от соседа.
