Выслушал её Король, поднялся он, и объявил свою волю.
— Дитя моё, — мягко и грустно сказал он. — Защитник твой повёл себя, как настоящий мужчина, и вовек прославится он в свитках героев. Ты же виновна — но вина твоя не из тех, что караются смертью. Раз он повелел тебе жить и простил тебя — то, я полагаю, ты должна жить, ради его последнего повеления. Разве благородно было бы обмануть его? Он пожертвовал ради тебя всем — не в моём праве отнимать его дар. Меру же своей вины ты определишь сама.
Тишина стояла над полем, которое стали называть Полем Битв — такая тишина, что было слышно, как ветер хлопает полами королевского шатра — последнего шатра, оставшегося неубранным.
И тогда Эдвард сказал:
— А ещё я предлагаю тебе, дитя, отправиться со мной. Лучше дорогих лекарств исцеляет горе вид новых земель, запах солёной морской воды и солнце, играющее бликами на бурливых волнах. Горе погонится за тобой — и отстанет. Но оно может нагнать тебя, коли ты останешься в Келардене.
Тяжело дышала Аррен, стоя перед Королём, бледная, словно смерть. Но не на него смотрела она — а на солнце, садящееся за холмами.
— Благодарю тебя, мой король, — сказала она. — Благодарю за прощение и за дар. Ты простил меня, но простить себя — мне не под силу. Я мечтала отправиться с тобой и увидеть далёкие земли, но не имею на это права — я останусь и умру в Келардене.
— Коль на то будет воля твоя, — ответил ей Эдвард.
И больше не сказали они ни слова. Но барсук заметил, сколь преисполнен печали был взгляд короля. Кентавр Хайльк показал девочке могилу Къера; на коленях стояла на ней Аррен, когда корабли снялись с якорей, расправили полосатые паруса и направились на юг — чтобы навсегда исчезнуть с горизонта острова Рыбьего.
Никогда более Эдвард не возвращался сюда.
Тем временем к острову подкралась ночь; и всё то, что Аррен видела — и барсуков, и единорогов, и фавнов, пёстрые шатры и Король — будто отступило во мрак, показалось ей то ли сном, то ли видением. Пенные полосы от уходящих кораблей на нефритовых волнах исчезли, исчез и тот яркий, красочный карнавал, что так захватил её. «Так вот какие они, Короли», — подумала она. Но даже воспоминание о них казалось бледным, словно она повстречала их века назад.
И лишь одно было настоящим — смерть Къера и то горе, которое воцарилось внутри неё.
Казалось, оно въелось в неё, будто ржа.
Она закуталась в плащ и свернулась калачиком на мягкой земле. Там, под ней, дремал её возлюбленный — но никогда он не проснётся, подобно троллям, дабы вернуться в этот мир. Она будет жить, раз пожелал он. Но великие подвиги и далёкие страны — не для неё, ведь она не захочет расстаться с ним.
