— Рад видеть вас, прекрасная леди. Могу ли я поздравить вас с выздоровлением?
Наверное, Аррен, залилась бы румянцем, как маков цвет — но уж больно она была бледна. Во всяком случае, щёки её порозовели. Она привстала и неловко поклонилась.
— Эй, эй, не гони лебедей, — добродушно заворчал барсук. — Слышишь, Эд, ты бы её так не пугал — гостья-то ещё не вполне оправилась.
— Ужель я не могу сказать прекрасной даме, что красота её подобна звёздам над холмами? — возмутился король и тут же рассмеялся. — Да, да. Ты прав, как всегда, дружище барсук. Должно быть, Лев наделил ваш народ особенной мудростью — иначе, почему я, рано или поздно, соглашаюсь с тобой?
— Думаю, Лев не наделил нас торопливостью, — буркнул Трампфлер, но было видно, что он польщён (хотя и сложно представить эмоции на мордашке барсука — но уверяю вас, они там были).
Аррен вновь зарделась:
— Увы, я стою перед вами в пижаме…
— Какие пустяки! — воскликнул король. — Не стоит и речи. Вам подыщут одежду.
И в этот миг тень пробежала по его лицу.
— Мы скоро уплываем…
Барсук легонько пихнул ногу Аррен. Но, прежде чем она успела что-то сказать, Король помрачнел ещё больше — омрачившая его лицо тучка превратилась в грозовую тучу.
— Прости меня, прекрасная незнакомка, но человек, которого ты обнимала на Кладбище Троллей, мёртв. Ты не вполне здорова, но я не вправе более скрывать эту скорбную весть. Он получил ужасную рану — и прожил едва ли долго. Я думаю, он спас тебя, ценой собственной жизни, а потому мы похоронили его с почестями, у холма Старой Груши.
Сердце Аррен ёкнуло и провалилось во мрак.
И в этом мраке оно замерзло и рассыпалось на тысячу осколков. То, что случилось, предстало перед её внутренним взором — она увидела это столь же ясно, как белую гриву королевского скакуна.
— Простите, мой государь, — с трудом узнала она свой голос. — Это я, и лишь я повинна в его смерти. Казните меня.
Собравшиеся на лугу потом говорили, что Король долго молчал. Наконец, он снял с себя плащ, свернул, подложил на траву, уселся на него, и попросил рассказать ему всю историю. Поначалу молчала и Аррен — с лица её отхлынула кровь, в нём не было ни кровинки. Спустя долгое время, она стала рассказывать — и надолго запомнили эту историю — и барсуки и кентавры, и гномы, чтобы пересказывать её долгими зимними вечерами — подросшим жеребятам или дочерям в Подгорных Чертогах.
Когда Аррен закончила, солнце склонилось к закату, и все шатры исчезли с луга.
