По команде Горячева пани Эмилия размещала в доме (иногда даже в своей комнате) безымянных посетителей, которые, переночевав и поев, бесследно исчезали.
На первом организационном собрании Северского губернского комитета сибирского крестьянского союза по рекомендации Вениамина Горячева (собрание проходило в его. комнате под видом вечеринки) пани Эмилию избрали в члены комитета и назначили его секретарем.
Чем глубже влезала она в деятельность эсеровских организаций, чем больше узнавала о подготовке мятежа, тем крепче веровала в близкий, неизбежный крах большевиков. Что будет потом, ее нимало не занимало, главное — она снова станет хозяйкой и ей, как прежде, нет, вдесятеро усерднее и безропотней прежнего станут прислуживать кучера, лакеи, горничные…
Последней каплей, заставившей пани Эмилию окончательно уверовать в близкую желанную перемену, явилась неожиданная встреча с Мишелем Доливо — бывшим начальником дивизионной контрразведки. Она не сразу узнала его в Коротышке. Мишель был бритоголов, носил черную, аккуратно подстриженную бородку и короткие подковообразные усики, а его утиный нос был оседлан золотым зажимом пенсне. Аристократ до кончиков полированных ногтей, вылощенный, великолепно играющий на пианино, умилительно грассирующий «р», а этот — мужик мужиком, нечесаный, плохо выбритый, в кургузой гимнастерке. Она бы и не заподозрила в Коротышке того Мишеля Доливо, если б не обронил он вдруг намеренно тихо, неслышно и невнятно для Вениамина свое классическое «мег-си, мау-дам». И все-таки она не поверила, что это тот самый Мишель, пока не почувствовала на своем бедре его тяжелую вздрагивающую руку. Познав однажды, эту руку больше нельзя было спутать ни с какой другой. Мишель не однажды наведывался в заведение пани Эмилии вместе с яровским градоначальником, купцом Боровиковым, покутить, «пощупать цесарочек», как выражался он тогда. Но как неузнаваемо изменилась его внешность! Пани Эмилия приглядывалась к Коротышке со всех сторон, не находила ничего приметного от прежнего Мишеля Доливо и мысленно восхищалась им: «Вот это ловкач, Истинный актер!»
1
Зима двадцатого года замахнулась куда как здорово, а ударить не посмела. В середине октября выпал обильный снег, хрястнул по неувядшей, неопавшей зелени двадцатиградусный мороз, остановились реки, погибли под ледяным белым пухом конопля и картошка нерадивых мужиков. А через неделю погода нежданно отмякла, рассопливилась, развесила по карнизам изб пудовые хрустальные свечи, заблестела лужицами на солнцепеках, покрыла чернью дороги и тропки. Отстоял положенное октябрь и сгинул, тридцать раз загорались над землей поздние ноябрьские рассветы, а ни холодов настоящих, ни снегу так и не дождались сибиряки. Зато мелким дождичком не раз окропило осевшие сугробы, и те закаменели поверху, не гнутся, не рушатся под ногами, знай шагай-пошагивай по обдутому насту хоть до самого горизонта. Такой гололед вытвердел — и кованые кони с ног валились. Прогревало воздух по-весеннему солнышко, по утрам серые туманы пеленали землю. Только в декабре грянули наконец морозы, закружили, запели разноголосо вихревые непроглядные метели.
