И краска. Не сама краска, а ее запах.
Я глубоко вдохнула, почувствовав, как он и тишина начали заполнять мои кости.
Галерея была еще и ее студией. Полина, должно быть, рисовала, пока болтала с клиентами, исследуя висящую картину, контуры которой я едва могла разглядеть на белых стенах.
Полы были из серого камня, осколки разбитого стекла все еще валялись повсюду.
Я не хотела рисовать первую картину перед другими.
Я едва могла сделать это наедине с собой. Этого было достаточно, чтобы прогнать какую-либо вину перед тем, что я проигнорировала предложение Рессины присоединиться к ней. Я не давала обещаний.
Поэтому я призвала свое пламя, чтобы начать согревать пространство, устанавливая маленькие шарики, которые бы горели воздух по всей галерее. Согревая ее, возвращая обратно к жизни.
После чего, я отправилась на поиски стула.
Фейра
Я рисовала, рисовала и рисовала.
Мое сердце все время гремело, как военные барабаны.
Я рисовала до тех пор, пока моя спина не стала ныть от боли, а живот не за урчал, требуя горячее какао и десерт.
Я знала, что-то должно было выйти из меня в тот момент, когда села на шаткий стул.
Я едва могла держать кисть в трясущейся руке, чтобы сделать первые несколько штрихов. От страха, да. Я была достаточно честна с собой, чтобы признать это.
Но это возникло во мне, словно если бы я была скаковой лошадью, в моем сознании вихрем промелькнул образ, за который я поспешила уцепиться.
Он начал появляться и принимать форму.
И затем наступило затишье, словно он был слоем снега, покрывающим землю. Скрывающим то, что было под ним.
Больше очищения, спокойствия, чем те часы, что я потратила на восстановление этого города. Столь же полноценно, да, но возникающая картина была первым швом на открытую рану.
Колокольные башни Велариса пропели двенадцать, перед тем, как я закончила.
Прежде чем я опустила кисть и посмотрела на то, что создала.
Посмотрела на то, что видела.
На себя.
Или на свое отражение в Уроборосе, на того огромного зверя с когтями и тьмой вокруг; на ярость, радость и холод. На все, что скрывалось внутри меня.
Я не убежала от этого тогда. И я не собиралась убегать сейчас.
Да — первый стежок, чтобы заштопать рану. Вот на, что это было похоже.
Когда я опустила кисть на колени, с этим навсегда застывшем зверем на холсте, мое тело болело от усталости.
Я посмотрела на галерею, на улицу за заколоченными окнами. Никто даже не пришел узнать о свете в окнах, за все то, время, пока я была здесь.
