Восемь лет скитаний по провинциальным сценам с периодической безработицей и голодовками выработали из него вполне законченный тип человека, который всегда и везде учитывает только настоящий момент, не заботясь о завтрашнем дне…
— Ну-с, друзья, я должен констатировать печальный факт. Влага жизни иссякла и мои ресурсы тоже! Решайте, как нам теперь быть? Пить или не пить, вот в чём вопрос! Придётся прибегнуть к внешнему займу. Хотя, по совести говоря, я на успех особенно не рассчитываю. Пошарьте в карманах, может быть, у кого что и найдётся.
— У меня, например, нет ни сантима, — грустно улыбнулся Косоворотов. — Да, может быть, можно что-нибудь реализовать, — высказал он предположение.
Петров окинул скептическим взором своё наличное имущество, развешанное по стенам, и покачал головой.
— Кой дьявол! всё реквизитный хлам. Нечего заложить!
— Погоди, ребята, мы стекло утилизируем! — нашёлся ходатай по делам. — Здесь пустых бутылок копеек на восемьдесят будет.
— Так чего ж вы? — вмешался Сокоренко, — командируйтесь!
— Граждане! чья очередь за водкой идти? Маэстро, ваша очередь…
Музыкальный клоун угодливо заморгал подслеповатыми глазками и взялся за шапку.
— Это мы можем… Один момент. В чём только я понесу посуду?
— На вот тебе грязную наволочку, в неё завернёшь бутылки…
Изобретательный ум ходатая по делам оказался на высоте положения.
— Ну, ладно. Ты, свистулька, ступай в монопольку, — скомандовал он, — сдашь там посуду и возьмёшь полторы бутылки, а я добегу до лавочки, что на углу… Там у меня маленький кредит. Лавочник приторговывает водкой. Захвачу у него бутылку и закусить чего-нибудь…
…Через полчаса на столе появился резерв.
За выпивкой и разговорами время шло незаметно.
…Уже вечерело.
Серые сумерки вползали в комнату.
Музыкальный клоун, которому в воздаяние успешно выполненной миссии был поднесён кубок Большого Орла, спал, свернувшись в углу. Его не беспокоили.
Между бодрствовавшими собутыльниками тянулся какой-то отвлечённый спор.
…Сокоренко, должно быть, надоело слушать эти туманные разглагольствования.
Он облокотился на руку, откинул волосы, закрыл глаза и залился песней…
Грустные нежные звуки тихо реяли и умирали в душной маленькой комнатке…
Плакала песня о чём-то безвозвратно далёком.
Слышались в ней накипевшие слёзы.
Тоска об утраченном счастье…
И вспоминался почему-то тихий летний вечер, когда на верхушках тополей слабо дрожат закатные огни, а вода в стаканах отражает синюю тень берегов.
