Внимательно прочитав биржевый бюллетень и сделав отметки на полях двух-трёх писем, Константин Ильич добрался до серого дешёвого конверта, адресованного по городской почте.
Адрес был написан дрожащим, ломаным почерком, узнав который старик Косоворотов недовольно и даже испуганно нахмурился.
— Никак Антошкин почерк? Когда это он в наших палестинах объявился? Городское письмо-то… Так и есть… Вот не было ещё печали!
Косоворотов прочёл следующее:
«Отец! Я лежу на постоялом дворе больной и без копейки денег. Платить за квартиру нечем. Нет даже пятака за ночлежный дом. Приехал, чтобы умереть в родном городе. Совсем дела мои швах. Одна надежда на тебя! Пишу, потому что не знаю, как ты отнесёшься к моему личному посещению. К тому же, совсем плох. Еле ногами двигаю. Не будь жесток до конца. Сжалься над своим заблудшим, но глубоко несчастным сыном Антоном Косоворотовым».
Далее был указан адрес постоялого двора где-то в отдалённом предместье города.
Письмо это было полной неожиданностью для Косоворотова.
За последние восемь лет он получил от старшего сына всего два-три письма. Даже не знал хорошенько, жив ли ещё он, всё ли ещё мыкает по белому свету свою бесталанную актёрскую жизнь, или уже спился с кругу и помер.
Константин Ильич давно уже похоронил в сердце своём своего безумного сына. Никто из домашних не смел заикаться при нём ни одним словом об отсутствующем Антоне Константиновиче.
— Вывалился, как снег на голову, вывалился! — с горечью и смутным оттенком отцовской жалости думал Косоворотов, машинально перебирая деловые бумаги. — «На одного тебя надежда осталась», вспомнилась ему фраза сына… — Поздненько, Антон Константинович, за ум взяться изволили! Поздненько… Восемь лет по кабакам, да по балаганам шатался. Восемь лет моё честное купецкое имя срамил. А теперь на-ка — умирать приехал! Эх, чует моё сердце, неправильное это письмо.
Косоворотов постучал ладонью по полуизорванному конверту.
— Настоящего сыновнего почтения не видно. Гордыня, да актёрское беспутство сквозит. Гм… сам-то прийти побоялся. Труслив, как заяц. Да… Пишет, еле ногами двигаю. Чай, с перепоя? А то может и впрямь развинтился. И раньше-то парень немогутный был, а теперь-то оно и вовсе того… укатали сивку крутые горки. Гм, посмотрим! Посмотрим! Завтра всё это разузнать надо, как и что. Ежели и впрямь разнедужился парень… Ну, тогда видно будет…
Долго сидел, задумавшись, около стола Константин Ильич. Всё ниже и ниже опускалась его седая голова.
