Ник: На этой неделе он больше ничего не говорит.
Крапп: А кто он вообще такой?
Ник: Араб или что-то в этом роде.
Крапп: Нет, я имею в виду, чем он на жизнь зарабатывает.
Ник: (обращаясь к Арабу) Чем ты зарабатываешь на жизнь, браток?
Араб: Работаю. Работаю всю жизнь. Вся моя жизнь, работа. Маленьким мальчиком и стариком, работа. На родине, работа. В новой стране, работа. В Нью Йорке. Питсбурге. Детройте. Чикаго. Имперская Равнина. Сан Франциско. Работа. Не милостыня. Зачем? Ничего. Трое сыновей на родине. Двадцать лет, не вижу. Потерял. Умер. Кто знает? Что. Ничто. Никакого фундамента. Нигде. Ни на грош.
Крапп: А что он на прошлой неделе говорил?
Ник: Ничего. Он на губной гармошке играл.
Араб: Песня с Родины. Я играю. (Достает из кармана гармошку).
Крапп: Похоже, мировой мужик.
Ник: Самый мировой мужик на свете.
Крапп: (с горечью) Но ненормальный. Как и все мы. Буйно помешанный.
Уэсли и Харри давно перестали играть и танцевать. Некоторое время они сидели за столом и разговаривали, потом начали играть в карты. Когда Араб заиграл свое соло на губной гармошке, они прекратили игру и стали слушать.
Уэсли: Ты слышишь?
Харри: Вот это да.
Уэсли: Это плач. Это плач.
Харри: Я хочу смешить людей.
Уэсли: Это плач. Горький плач. Это старый плач. Плач, которому более тысячи лет. Откуда-то в пяти тысячах миль отсюда.
Харри: Ты можешь ему подыграть?
Уэсли: Я бы хотел подпеть, но я не умею петь.
Харри: Ты играй. А я попробую станцевать.
Уэсли подходит к пианино и внимательно прислушавшись, подбирает аккомпанемент. Харри поднимается на эстраду и после нескольких попыток, начинает танцевать под мелодию. Это продолжается некоторое время.
Крапп и Ник тихо сидят, они глубоко тронуты.
Крапп: (мягко) Ну, ладно, Ник.
Ник: Хмммммм?
Крапп: То, что я нес. Забудь об этом.
Ник: Конечно.
Крапп: На меня иногда находит.
Ник: Ничего страшного, надо же иногда выговориться.
Крапп: (теперь он снова полицейский, громко) И не пускай сюда девчонок.
Ник: (громко и дружественно) Бывай.
Музыка и танец в этот момент достигают кульминации.
