— Наверное, знать природу своего Ка? — не совсем уверенно ответил я. — Нрав человека.
— Ты это говоришь, — кивнул Инпу удовлетворенно. — Ответь мне, Минос, по чему бы ты оценил нрав человека?
— По его поступкам, — твердо ответил я.
— Но разве ты не допускаешь мысли, что можно намеренно носить личину, скрывая под ней свой истинный облик? И не видел ли ты, чтобы человек, поступая, как велят ему, ломал собственный нрав?
Я задумался:
— Твоя суть все равно прорвется наружу… Ну, например… Мне всегда казалось, что о юноше можно судить по тому, какому филетору он подарил свою любовь!
Я выпалил это и прикусил губу. В Та-Кемет любовь между мужчинами почитается делом низким и мерзким перед лицом богов.
— Ответь мне, кефтиу, кого называют филетором? — Инпу, подобно учителю, подбодряющему ученика, снова кивнул мне головой.
Я ответил несколько более поспешно, чем следовало. Боялся, что он меня перебьет и поднимет на смех.
— Таковы наши обычаи… Взрослый юноша или муж, который избирает отрока и оделяет любовью своей. Отрок может отвергнуть его любовь, если человек тот обладает каким-нибудь душевным пороком. Но если же филетор — достойный и доблестный муж, то нет выше чести, чем стать его клейтосом, возлюбленным. Ибо филетор учит отрока добродетелям, которые присущи ему.
— И он избирает клейтоса тоже не за телесную красоту, но за ум, отвагу, добрый нрав и прочие достоинства? — Инпу скорее дополнил мой ответ, чем спросил. Судя по всему, он отлично знал о наших обычаях.
— Да, божественный. Я рад, что ты не видишь в этом лишь мерзость.
— Мне нет дела до обычаев варваров. А в людях меня ничто не может удивить! — ответил Инпу бесстрастно. — Так какими добродетелями обладал Дивуносойо, сын Персефоны?
— Ты собираешься говорить обо мне? — воскликнул я.
— А разве есть для царя существо, более важное, чем он сам? Ибо, не зная себя и не владея собой, как можешь ты управлять своими подданными? Или ты не желаешь выслушать мои наставления?
Я почувствовал, что краснею. От кого я, смертный, пытался утаиться? От владыки и знатока человеческих душ?
— О, нет! — возразил я, — Прости и продолжай, я распахну перед тобой сердце своё.
— Мне нужно, чтобы ты познал себя! Поговори с сердцем своим!
— Да, мудрейший, — я поклонился ему. — Наставь меня, и я пойду следом.
— Хорошо. Если Дивуносойо, сын Персефоны, — твое зеркало, то что отражается в нем? Разве не называли твоего филетора беспутным, необузданным, безумным? — продолжал Инпу.
