Вокруг лампы творилось, что-то невообразимое. Туча бабочек вилась около грязного светильника, периодически закрывая его настолько, что наступала темнота.
Томас последний раз взглянул на карту, стараясь запомнить дорогу, затем погасил проектор. Мотыльков мгновенно стало меньше, теперь их привлекала только лампа.
Добравшись до места, Риган отгреб ногой почти дециметровый слой мертвых насекомых и нащупав рукоятку поднял крышку люка.
– Прошу, – пригласил он, пропуская Томаса вперед.
Паскаль не стал задерживаться и быстро спустился по лестнице в черную пустоту проема. Риган поспешил за ним, прикрыв за собой проход. Стало совсем темно.
– Куда теперь? – спросил он.
– Вроде, прямо, – неуверенно ответил Паскаль.
– Ты не запомнил дорогу?
– Ну, не настолько…
Раздался хруст под ногами. Нервы Паскаля не выдержали, и он включил проектор.
Пол тоннеля был завален мертвыми мотыльками, стены покрыты плесенью и тонкой паутиной, увешанной трупами насекомых. Пахло сыростью. Коридор уходил прямо в темноту, источников света не было видно.
– Отвратительно, просто, – пробурчал Риган, двигаясь вперед, стараясь не задевать стен. – Чем они питаются вообще?
– Полагаю, в городе есть чем.
– Представляю какое их количество там. Выруби пока карту, пока эти твари не налетели и не похоронили нас под своей толщей.
Паскаль погасил проектор.
Коридор кончился, выведя путников к широкому проему, устланному рядами толстенных труб. Через проем тянулся мост, соединяющий вспомогательные палубы с основной площадкой. За мостом начинались городские постройки, изолированные от внешнего мира заслонками, предусмотренными конструкцией звездолета, для непонятно каких целей. Возможно, что именно для этих, хотя люди, строившие корабль, вряд ли могли предвидеть необходимость карантинной изоляции.
Томас вошел на мост первым, Риган заступил следом, правда немного задержался, осматривая окрестности. Паскаль тоже сбавил шаг, обратив внимание на то, что вокруг стало светлее, по крайней мере очертания предметов и коммуникаций хорошо различались. Задрав голову кверху Томас увидел открытое небо, усеянное мерцающими звездами. Он никогда не смотрел на небо, никогда не думал о том, что где-то среди этих сверкающих точек остался бывший дом человечества, и где-то там же ждет будущий. Не то, чтобы он не хотел об этом думать, просто боялся, что нахлынувшие чувства не дадут покоя впредь, а осознание того, что лично он не доживет до конечной точки маршрута, оставшись пленником Эсте до конца жизни, так вообще будет преследовать его постоянно.
