Лейтенант явно нервничал, голос звучал прерывисто. Пушилин, напротив, был в эти минуты совершенно спокоен. Чтобы его, сызмальства таежника, воина германской и гражданской, заматерелого лагерника, в поединке обыграл этот жердеобразный костолом‑пацан? Не бывать такому.
Может, не стоит рисковать, думал он, стоя на плечах у лейтенанта, нашаривая в дупле револьвер, освобождая из тряпицы. Вдруг да револьвер даст осечку, столько лет из него не стреляли. Не должен. В крайнем случае свалит Темушкина с ног, сцепятся в рукопашной.
Он посмотрел сверху вниз на недавнего своего мучителя, увидел черноволосую взлохмаченную голову. Обратил внимание на руки. Правая спрятана в кармане галифе.
– Что там? – нетерпеливо прозвучал голос лейтенанта.
– Сейчас…
Пушилин нащупал ребристую поверхность револьверного барабана, крутнул барабан. Он подался легко.
– Застряла тут, – нарочно громко проговорил Пушилин, так же на ощупь взводя курок. – Приподнимись чуть.
И в тот момент, когда лейтенант попытался встать на цыпочки, вынул из лиственничного дупла наган и, проворно опустив дулом вниз, нажал на спусковой крючок.
Оружие не подвело, выстрел грохнул.
Пуля угодила лейтенанту в темя, и он повалился набок в высокую траву. Пушилин ускорил падение, с силой оттолкнувшись ногами от плеч лейтенанта, спрыгнул на землю. Не мешкая, подскочил к Темушкину. Тот был мертв. Босой ногой перекинул пока еще податливое тело гэбэшника на спину, высвободил из кармана галифе руку. В ней был зажат револьвер.
Пушилина револьвер не интересовал. Сунув за пазуху свой, быстро обшарил Темушкина. Удостоверение, немного денег – трешек и пятирублевок – в нагрудном кармане и планшетка, пристегнутая к поясному ремню, – все, что имелось при убитом. Пушилин взял это. Часы, тикающие на руке, не тронул, только поглядел время: давно за полдень, начало третьего. Встав, недолго смотрел в неживое с открытыми остекленелыми глазами лицо.
– Дурак, – сказал негромко вслух, подумав еще раз, что Темушкин всерьез надеялся перехитрить его, выйти победителем в поединке с ним. Куда больше дурак, если впрямь рассчитывал получить от Пушилина долю золота, кануть, раствориться в необъятных землях России.
Подхватив свои сапоги, Пушилин пошел прочь от трупа, к шумливой речке. Ополоснув водой лицо, вымыл ноги, обулся. На прибрежный галечник вытряхнул содержимое темушкинской планшетки: пачка «Беломора» и коробок спичек, бланки ордеров на арест, в которые оставалось вписать лишь фамилии, свернутая газетка, листки исписанной бумаги.
