— Теобальд Клеттерер, может, и не захочет участвовать, — сказал письмоводитель. — Ему-то нет надобности. Еще выступать в пивной, где тебя слушают свои же товарищи, это куда ни шло. А если человек заплатил тридцать пфеннигов, он вправе требовать за свои деньги. Каждый это по себе знает. Покажи-ка нам какую-нибудь ерунду, мы тоже подымем шум.
— А я тебе говорю, что художественные свистуны были ничуть не лучше. — Оскар по-прежнему говорил, ни на кого не глядя, неестественно высоким голосом.
— Да ты вообрази себе нас троих с Соколиным Глазом на сцене. Он ведь, когда поет, тоже пялится вправо. А его небесно-голубой глаз!.. Как хочешь, а в Вюрцбурге я выступать не стану.
— Мало ли городов на свете… Организовать дело нужно. Ездить по разным городам.
— Ах, вот как ты себе представляешь! Правильно!.. Но тогда уж возьми на себя роль нашего импресарио. По крайней мере будем знать, о-го-го, что по шее накладут не нам!
Соколиный Глаз вернулся с охапкой хвороста, волоча за собой три длинных сука. Ветки дымились, трещали, шипели. И наконец вспыхнули. Все откинулись назад.
— Если честь кружка не дозволяет, пускай нас исключат. — Он надумал это, пока собирал хворост.
Видя, что план его находит какой-то отклик, Оскар перестал смотреть в пространство.
— Вы, конечно, должны быть безукоризненно одеты. Придется заказать четыре фрака. Белые бабочки, лакированные туфли! Белые жилеты!
— А на какие шиши?
— Полотняные костюмы обошлись бы дешевле. Значит, то есть у меня еще от приемной матери осталось полотно. Великолепное белое полотно!
— А не лучше ли уж тогда выступать прямо в трико? — с деланной серьезностью спросил письмоводитель и авансом побагровел. — Представьте себе только: мы четверо на сцене, мужской квартет в розовом трико! — Сперва послышалось отрывистое «гха!». Ему уже не хватало воздуха. Потом из самой глубины груди вырвались оглушительные раскаты смеха, к которому невольно присоединились и остальные.
Машинист Ганс Люкс первый овладел собой и заговорил серьезно:
— Если ты будешь нашим импресарио, выручку давайте делить на пятерых… Значит, то есть, а как же с фраками?
Письмоводитель, который всегда и над всем насмехался, но никогда и ни в чем не отставал от товарищей, заметил:
— Надо составить особую программу.
Но Оскар все предусмотрел:
— Самое лучшее — петь старинные песни. Их все любят… «Хотел бы я вернуться на родину свою…»
— Вот уж не хотел бы!
— Заткнись!
— А может быть, и «Эльзхен фон Кауб» или «Лежит в сырой могилке…» Все такое душевное!
