— Фирнекез! — выкрикнул служитель. И чета Фирнекезов вошла в стеклянную дверь, тяжело ступая, как колодники, отмерила пять шагов к гробику, стоявшему подле гроба озабоченной матери семейства, и молча уставилась на воскового, лимонно-желтого ангелочка; изваянная смертью головка покоилась на бумажной подушке с зубчатой каймой. В маленькие пальчики была вложена белая астра, кончики лепестков уже подвяли и пожелтели.
Покров с машинной вышивкой сдвинулся в сторону, из-под него выглядывала детская ножка, пять крохотных-крохотных пальчиков с суставчиками и тонюсенькими перламутрово-розовыми ноготками. Все как будто было на месте. Ни одного изъяна в этом чуде из чудес…
Дома у себя на кухне фрау Фирнекез кормила своего Карльхена, ухаживала за ним, ворчала, смазывала ему задик маслом. В этом был весь свет, вся радость ее жизни.
Но и теперь еще ей можно было позаботиться о нем. Можно было прикрыть эту ножку. Как будто он еще живой. Крышка пока не заколочена.
Прихрамывая, суетилась она вокруг гроба, прикрыла ножку, но сделала это так неловко, что раскрыла другую.
Беспомощно оглянулась она на мужа. Глаз уже не было, одни лишь набрякшие веки. Перекошенная, бессильно свисавшая нижняя губа дрожала.
Служитель ждал с крышкой в руках.
Казалось, господин Фирнекез забьется сейчас в неудержимом припадке отчаяния, но его жалкое лицо было неподвижно, неподвижной оставалась и голова, только налитые кровью глаза вперились в служителя, который, стоя бочком, умело прилаживал крышку с уже торчавшими в ней гвоздями. Молоток поднялся.
Тогда портной встрепенулся. Он взял жену под руку и вывел ее из покойницкой. Сделал он это очень неуклюже. За все сорок лет совместной жизни никогда они не ходили под руку.
Живот у него торчал, белая рубашка вылезла из-под пояса.
Мелкой рысцой бежал он за гробом. Он не привык ходить шагом. Того и гляди пробежит мимо могилки и убежит с кладбища, спеша сдать костюм заказчику. Он совсем забыл, что идет под руку с женой.
Следом шли трое друзей. Письмоводитель еще не появлялся. Отец Ханны высматривал его между крестами и начал уже нервно потирать кончики пальцев.
Фрау Фирнекез пользовалась любовью соседей, а кроме того, прошел слух, что будет петь квартет, так что похоронная процессия была многолюдна и красочна. Черное платье нашлось лишь у немногих.
Часть провожающих все еще стояла у покойницкой, другая — толпилась у входа на кладбище. Все ждали, когда вызовут Фирнекезов. Ровно через каждые полчаса, под звонкий свист черных дроздов, несли к могиле человека. В пять тридцать Карла Фирнекеза, в шесть Марию Бах. Это была та самая добрая и мужественная мать семейства. В половине седьмого еще кого-то. А там солнце сядет, и хозяевами кладбища останутся одни только кресты. Но пока солнце еще сияло, и каждый камнем падавший с дерева дрозд имел свой вес и значение.
