Сдерживаемое бешенство прорвалось истерическим смехом.
Он наотрез отказался петь на похоронах. Стал столбом и ни шагу дальше:
— Нет, господа, не могу, — уверял он, — я там не выдержу. Просто не выдержу. Вот увидите.
Теобальд Клеттерер переложил венок в левую руку и выбросил вперед правую.
— А что же станешь делать ты, когда мы выйдем на подмостки в Оксенфурте? Кто посвятил себя служению искусству, тот должен быть готов на жертвы.
— Искусство? Это, по-твоему, искусство — вырядиться священником, будто на маскараде?
А Соколиный Глаз стоял себе и преспокойно взирал на своих дружков, как смотрел бы на судью и прокурора ни в чем не повинный человек. Он чувствовал себя в новом фраке великолепно. Наконец-то он обрел одеяние, целиком и полностью отвечающее его внутренней сущности. Он был уверен, что споет на кладбище превосходно.
Приятели все еще топтались на главной площади. Ганс Люкс воспользовался случаем, чтобы получше натянуть свой фрак: на манер индийской танцовщицы, он выворачивал локти и запястья и ерзал плечами. Фрак больно впивался и резал под мышками.
По всем признакам начинала собираться толпа. Подручный мясника остановился, опустил тяжелый лоток на мостовую и вопросительно глянул на опередившего его ученика слесаря, стараясь понять, что тут случилось. Проезжавший мимо извозчик придержал свою клячу и долго потом оборачивался. Какой-то юный лоботряс, держа руки в карманах, развинченной походкой направился к артистам.
Несчастный письмоводитель, у которого от волнения все лицо пошло пятнами, заявил, что пойдет на кладбище один, и клялся, что не опоздает. Он отправился туда глухими переулками в надежде собраться с духом.
Покойницкая расположена у самого входа на кладбище. Низкие каменные ступеньки ведут вверх в просторную залу; когда трое друзей вошли, провожающие были уже в сборе. Вся передняя стена покойницкой застеклена, за ней-то и лежат мертвые в гробах. Каждый провожающий может в последний раз, прежде чем заколотят гроб, увидеть дорогие ему черты. Желтые, посиневшие, спокойные и искаженные болью восковые лица.
Ближе всех стоял гроб пожилой женщины, как видно, матери семейства; смерть не могла согнать теплых красок с ее круглого, изрытого морщинами, все еще озабоченного и доброго лица, и лишь облагородила его. Казалось, эту обремененную тяготами, умную, мужественную мать и после смерти гнетет все та же забота: как уплатить за квартиру и вместе с тем накормить семью. Губы вот-вот дрогнут в лукавой и удовлетворенной усмешечке; опять она вывернулась из безвыходного положения с той ловкостью, какая присуща изворотливым матерям семейства, закаленным повседневной борьбой.
