— Все дело в том, что фрау Фирнекез понятия не имеет, как ходить за детьми, — прервал тягостное молчание Оскар.
Письмоводитель сперва стыдливо поглядел на три перламутровые пуговицы жилета, который ему предстояло надеть. На одной пуговке змеилась темная жилка.
— Ах, при чем тут она! Ей было за пятьдесят, когда она родила, измученная, истощенная женщина. Такой ребенок, конечно, не жилец на свете… А фраки-то он нам так отдал! Какой молодец! Вот благородный человек!
— В портновской мастерской разверзлась бездна. Ее нам не постигнуть никогда.
— Гм, значит, то есть какая это бездна?
— А я знаю, чем мы могли бы его отблагодарить… Споем завтра на похоронах. Надо же иметь сердце.
Мысль письмоводителя всем принесла облегчение. Друзья были в восторге.
На следующий день четверо мужчин со скорбно-торжественными лицами, во фраках, белых жилетах и высоченных цилиндрах, шагали в один ряд по старому мосту. Теобальд Клеттерер нес венок из белых роз.
Письмоводитель остерегался повернуть голову и не узнавал знакомых. Он только косился в сторону, смущенно вытянув губы дудочкой.
У отца Ханны узкая полоска черного сукна прикрывала только спину. Фрак был ему слишком тесен. Зато фрак Соколиного Глаза был настолько широк, что фалды заходили одна на другую, как полы зимнего пальто, а кистей рук и вовсе не было видно.
Когда они переодевались, письмоводитель предложил им поменяться фраками. Но Соколиный Глаз не поддался на уговоры.
— Я пойду вперед, — сказал Оскар. — Встану где-нибудь поблизости и посмотрю, какое вы производите впечатление. Для вас это будет вроде генеральной репетиции… Так что шагайте бодро, братцы!
Молодой норовистый жеребец мясника Фрица, увидев на старом мосту четыре фрака и четыре высоченных цилиндра, взвился на дыбы от столь непривычного зрелища и уперся передними копытами в парапет моста.
— Что я говорил! — не без злорадства, но по-прежнему не поворачивая головы, прошипел письмоводитель. — Это все ты со своим балахоном… С вами стыда не оберешься.
Полицейский надзиратель поздоровался с ними, не зная, то ли улыбаться, то ли принять подобающую случаю скорбную мину. Мальчишки гадали, идти ли за ними следом, или нет. А когда на площади между собором и церковью св. Августина, где Томас недавно уложил известного бретера, пятилетняя девчушка сделала то, что спокон веков делают все вюрцбургские ребятишки при виде духовного лица, когда она подскочила к облаченному во все черное Соколиному Глазу и, пролепетав: «Благословите, отец», ткнулась головкой в длинный рукав, письмоводитель так и прыснул.
