Когда мне стукнуло двенадцать, родители свозили меня в дом музыки, во Фроск. Мы плыли туда на корабле две недели. В конце мы с братом просто сходили с ума от нетерпения. Леди Довара вышла на сцену в платье из ярких белых алмазов, тысячи камней сверкали, как звезды, в свете фоса. На леди был высокий воротник, разноцветный, словно павлиний хвост, возвышавшийся над головой, будто корона из сапфиров и изумрудов. Когда леди взялась за виолу, собравшиеся в зале благородные лорды и леди – а там были даже князья – благоговейно умолкли. Спустя несколько минут половина их плакала, а другая дрожала, отчаянно пытаясь сдержать рыдания.
Честно скажу: по сравнению с тканьем Эзабет игра леди Довара – дешевое цирковое фиглярство. Я никогда не понимал, что такое настоящая красота, до тех пор пока не вышел на крышу и не увидел сотканную из света женщину, собирающую краски из лунного сияния. Эзабет была как ослепительный призрак, волшебный дух, принадлежащий не к грубому и земному, но к миру фантазий и мечты. Мое сердце застыло. Я упал в этот свет раз и навсегда. В ее тканье не было ничего неестественного, ее работе не помогали грубые земные приспособления. Лишь изящный, невесомый, волшебный, невероятный танец рук, песня света – самая правдивая и искренняя из всего, что я знал.
– Эзабет, – чуть слышно выдохнул я.
Я хотел не позвать ее – но восславить, помолиться ей. Я не думал, что она меня услышит, но она услышала и повернулась ко мне. Окутывающее ее сияние угасло, ленты света рассыпались. Тьма хлынула мне в глаза, и я заморгал, ослепленный, слыша, как она шуршит и возится. Когда вернулось зрение, Эзабет уже была полностью одета и в вуали. Свет почти оставил ее – лишь чуть-чуть светилась кожа.
– Что вы делаете здесь? – холодно спросила она.
Я искал слова – и не мог уловить их. Мне сперло глотку, словно после дюжины миль бегом.
– Простите, я не хотел помешать. Но ваше тканье – я никогда не видел такого раньше.
– Я разработала эту технику в прошлом году, – смущенно пояснила Эзабет.
Она нервничает. А я чувствую себя хуже, чем если бы меня застигли подглядывающим за ней в ванной.
– Я уже вытянула весь фос, который могу удержать без катушки, – добавила Эзабет. – Надо спускаться.
Я только сейчас ощутил холод. Да, лето кончилось. Последние месяцы не оставили ничего от былого тепла. С Морока дул пронзительный ветер, на востоке змеящиеся паутиной трещины в небе истекали бледным золотисто-бронзовым огнем. Эзабет посмотрела мне в глаза. Где-то далеко пытался петь ночной пьянчужка. Плакал ребенок.
