— И что должно быть мне противно? — повернувшись, спросил он. — То, что обо мне болтают? Так я ведь знаю, что это неправда, а если остальным неохота в это верить, то их проблемы — не мои. Или, может быть, то, что у меня есть шанс узнать что-то без Миро?
— О тебе болтают ерунду в коридорах, — отметил Тони. — Но по вечерам, когда тебя нет, шепчут совсем другое. Узкие плечи, острые уши. Всё это стоит, однако, на одной линии, понимаешь?
- Понимаю, — кивнул Рэ. — Но ничем не могу помешать злоязычничать. Или, может быть, вырвать мне язык из их глоток?
— Ты-то сможешь?
Рэ не ответил. Только резко повёл плечами и вновь зашагал по коридору. Но Тони не отставал, и его похожие на грохот, на землетрясение шаги приближались и приближались. Подумать только, Громадину Тони волнуют не пустые, бестолковые слухи, основанные на сплошной выдумке. Нет, Громадина Тони желает услышать правду о чём-то другом, о настоящем вопросе.
Ещё несколько месяцев назад, может быть, в голосе Рэ было бы иронии немного меньше. Или вовсе не встречалось. А сейчас он словно тренировался на Тони — отбивать моральные удары. Как учил Мастер — на всех наплевать, пусть хоть умрут, хоть превратятся в прах. Но важно одно — быть цельным. И, наметив цель, провести тонкую, едва заметную линию к ней и идти. Ступать уверенными, быстрыми шагами, а не размениваться на всякую ерунду и…
И. Вот это "и" останавливало Рэ. С каждым днём он всё больше и больше чувствовал себя настоящим.
Тем, от чего бежал.
Мастер напоминал о прошлом. Мастер выдёргивал руками безо всякой осторожности из его сознания воспоминания и терзал их на кусочки, а потом швырял под ногу. Рэ подсовывал ему сталь вместо бумаги — Мастер ни разу не поранил руки. Он подталкивал к нему фальшивые, выдуманные нити, а Мастер, будь он проклят, каждый раз видел больше, чем упоминал.
Но он не был тем, кто сразу побежит выдавать ученика Академии. Плевал на мнение Фирхана, каким бы авторитетным оно ни казалось остальным, отталкивал от себя каждого. Рэ знал, что он слишком близок. Но верил в то, что сомнения будут иными.
Вот только вот она, беда. Сомнения были правильными. Даже Громадина Тони задавался единоправильным вопросом, тем самым, от которого отойти хотелось до ужаса. Он спрашивал — кто таков ученик и его учитель?
— Рэ! — позвал он в последний раз.
— Что?
Громадина Тони всегда его ненавидел. Рэ об этом отлично знал, отрицать — не пытался. Он считал эту ненависть к себе правильной, но не потому, что сам был таким плохим, отнюдь. Он просто принимал любое отношение к себе как данность, будь она приятной или не очень.
