. Неправдоподобным, фантастическим образом Финк возвыкил нас над опасностью и страхом.
25
\
«Если увидишь, что они ходят по квартирам, Чарли, приезжай ко мне», — сказал я на прощание; конечно, я не без смущения думал о том, как я объясню ситуацию моим родителям, но теперь это бышо не так уж важно. «У нас, надеюсь, ты будешь в безопасности. Обещай мне, что придешь!» Она растроганно пообещала воспользоваться моим предложением. Слава богу, этого не потребовалось. Она бы1 просто не застала меня дома.
На следующий день в десять утра пришла телеграмма: «Пожалуйста, приезжай как только сможешь. Франк». Я попрощался с родителями—что-то в этом прощании было от прощания тех, кто уходит на войну, — вскочил в пригородный поезд и поехал в восточное предместье Берлина к моему другу, Франку Ландау. В сущности, я быьл рад, что меня куда-то позвали — не придется отсиживаться в тихом углу во время предстоящих событий.
Франк Ландау быьл моим лучшим и стариннейшим другом. Мы дружили с первого класса гимназии, вместе занимались спортом в «Беговом союзе Старая Пруссия», а потом в «настоящих» спортивных клубах. Мы оба учились в университете и оба стали референдариями. У нас быьли общие мальчишеские хобби и общие юношеские мечты. Мы читали друг другу свои первые литературные опыты, позднее показыгвали результаты куда более серьезных писательских трудов — ведь мы чувствовали себя в большей мере литераторами, чем юристами. Бывали времена, когда мы1 виделись чуть ли не ежедневно. Мы привыкли делиться всем пережитым, включая даже любовные истории, о которых рассказывали друг другу без малейшего чувства неловкости. Мы рассказывали их так, как если бы хотели спросить совета у своего второго ««I». За те семнадцать лет, что мы знали друг друга, у нас не случилось ни одной серьезной ссоры. Ссора с Франком — это быгло бы все равно что раздор с самим собой. В определенную пору юности с ее склонностью к самоанализу и самонаблюдению мы с наслаждением исследовали наши различия (среди которых происхождение играло наименьшую роль). Эти различия были для нас в высшей степени интересны. Они вовсе не разделяли нас.
Из нас двоих Франк был куда более интересен. Великолепно сложённый: высокий, широкоплечий, стройный, прямо-таки Аполлон, таким он был в юности. Позднее, когда его нос стал массивнее, лоб выше, а на лице появились первые морщины, он мог сойти за молодого царя Саула>146. Его жизнь была подобна моей, но масштабнее, удачнее. Его швыряло так же, как и меня, но сильнее, он и любил, и отчаивался глубже, в его юности было больше блеска, но он и платил за этот блеск разрушительной, тяжелой тоской, которой я не знал.
