— Он заперся у себя на Волхонке, никого не желал видеть, ждал урны. Нет, если б я мог предвидеть — в каком-то страшном сне — такой эпилог… то уж никак не с нашим биржевиком. И как она его к этому подвела?
— Ты считаешь ее инициатором…
— А то кого ж? Чтоб Севка на себя добровольно руки наложил!..
— Они были убиты.
Он отшатнулся, чуть не упал на кровать.
— Откуда… откуда ты знаешь?
— Оттуда. Знаю. — Я прошелся по огромной, во весь этаж, почти пустынной комнате, постоял перед фреской. — Здесь все сказано. По аналогии.
* * *
В окно я рассеянно наблюдал за передвижениями Лары: вот она появилась из парка с мольбертом, зашла в дом, вышла с белым бидончиком, вывела велосипед из сарая и отправилась в деревню за молоком.
За спиной раздался голос Степы:
— Какие у тебя основания полагать, что они были убиты?
— А исчезновение Жени тебе ни о чем не говорит?
— Ты собираешься заявить в органы?
— А ты что предлагаешь?.. Ладно. Хватит переливать из пустого в порожнее. Расскажи мне про ту субботу как можно подробнее.
Когда-то мы нуждались друг в друге (молодые гении — и мир вокруг, чужой, враждебный, который надо завоевать), собирались каждую неделю, взахлеб читали свое и «другое, другое, другое»; мы называли себя христианами (при Советах — полузапретный плод), свободными от примитивных церковных догматов; тут грянула бешеная свобода. Первым спохватился, отдалился и завел новые неведомые связи Всеволод. Но, сказочно разбогатев, друзей юности не забыл, наоборот — он стал главным в нашей шайке-лейке и, самое забавное, продолжал время от времени писать — поэмы; Всеволода всегда влекли крупные формы; он вообще был крупный, шумный, «громокипящий кубок», так сказать.
Весной я закончил одну многомесячную работу, кое-что получил, и мы с Наташей съездили в Италию. Рим, мы шли от Сан-Пьетро, сверкание небес, смятение сердец и бесов суета; возле Дома Ангела, древней папской резиденции, меня вдруг окликнул Всеволод. Ну, удивились, растрогались слегка… надо же, какой случай!.. Впрочем, нашу интеллигенцию (ту, которая с денежками) мотает теперь по всему свету. Он сказал, окинув взглядом мощную крепость: «Вот это власть, вот это сила, а? — И пошутил: — Перехожу в католичество!» Эпизод пустяковый, продолжения не имеющий (мы с женой в тот день уезжали в Венецию), а запомнился: последняя наша мирная встреча — и внезапная беспричинная судорога ненависти, пронзившая мое сердце, от его неожиданной — невпопад — фразы: «Неужели ты и есть мой враг? Шутка!»
