Мария!
Он является почти каждый вечер и требует от меня окончательного ответа. Не злись и не сокрушайся, дорогая, — разве я смогу устоять перед ликом смерти? Итак, до скорой встречи в родовом склепе.
Твой Митенька
16 мая 1967 года
Однако Митенька силен! Напрасно в задорном запале я обвинил бабку, доктор прав: у кого поднимется рука отравить сумасшедшего? Разве что из милосердия… Правда, есть обстоятельства настораживающие: сумасшедший увлек за собой в преисподнюю какую-то женщину; а наша «помещица», умирая, не уничтожила с другими бумагами бредовую записку… А болиголов? Но не собираюсь же я вести расследование, в самом деле! Это было бы слишком абсурдно, коль существует путь прямой: отправиться вслед за ними. И все узнать или провалиться во тьму небытия. Да, но что случилось с Евгением? Какой такой паучок дергает паутинку?
В окне я увидел Степу (быстренько управляющий отреагировал) и помахал ему рукой. Он поднялся в спальню и долго созерцал фреску.
— И ты возле этой картинки спишь?
— А что?
— Сюрреалистическое ощущение. Так что с Женькой?
— Мне кажется, я его видел мертвым.
— Во сне?
— В парке возле тропинки. Сходил в дом за фонариком — труп исчез.
— Родя, ты здоров? — спросил он отрывисто и отвел глаза, вялая реакция, банальная.
— И вот еще что, Степа: мы осматривали тропинку и услышали шум машины на проселке.
— Кто это «мы»?
— Я и художница.
— Она тебе тоже в наследство досталась?
— Не переводи разговор.
— Я ничего не знаю, — жестко отрубил Степа. — Мы с Петром сели в мою «Волгу» и уехали. Он подтвердит. И мало ли какая машина проехала позже…
— Дорога глухая, никто тут не ездит.
— Значит, ездят. И вообще, к чему ты ведешь — мы Женьку убили?
— Я видел мертвое тело, идиот!
Модернист грузно опустился на бабкину кровать, утонув в перине, прошептал хрипло:
— И куда оно делось?
— Кабы я знал, с тобой бы не связывался.
— Ты все тут обыскал?
— Все. Даже кладбище обшарили.
Степа на меня не смотрел — на фреску; и от ражего этого мужика прямо-таки исходили волны страха (я ощущал почти физически).
— Главное, — опять прохрипел еле слышно, — кому нужен мертвый?
— Тому, кто его довел до такого состояния.
Он очнулся, глянул остро, заговорил трезво:
— Если б труп не был украден, я бы предположил самоубийство.
— Из преданности патрону, что ли?
— Он безумно любил твою жену… как будто ты не знаешь. — Это прозвучало косвенным упреком мне — я же, презренный, живу! — Что с ним творилось в эти дни!
— Что творилось?
