Потом мы увиделись с ним уже в Опочке у умирающей старухи и вот — в прошлую субботу на Восстания.
— С похорон вашей бабушки мы вернулись часов в пять, — сказал Степа.
— Кто присутствовал при обряде?
— Знакомые все лица: мы четверо, художница и доктор. — Он помолчал. — Наташи не было. Ну, кратко помянули, старик выложил про завещание, Всеволод помрачнел. На Восстания продолжили.
— О чем говорили?
— Да ни о чем, опус хозяина слушали. Часов в семь Наташа принесла кофе. «Теперь ты настоящий помещик?» — говорит. Вдруг хозяин нас покинул, приказав ждать. Все чаще он вел себя как владетельный князь с вассалами, не замечал?
— Замечал. Что вы пили?
— Кто что. Я, по обыкновению, коньяк, Всеволод — шампанское, Женька с Петей — водку. Вернулся он где-то через час в бешенстве. У него вырвалась фраза — поднял бокал, торжественно, в стихотворном ритме: «Я уничтожу брата своего!» Это, значит, после встречи с тобой.
Я кивнул. Он позвонил мне в восьмом часу, я вскоре подошел (моя скромная резиденция рядом, у Патриарших), дверь в прихожую чуть приоткрыта, охрана снята, он стоит средь аскетических статуй как новоявленный колосс, расставив мощные ноги, в белоснежном костюме (от какого-нибудь Версаче — не иначе) и, в знак траура, в черном жилете и в черной бабочке. На постаменте у ног святого Петра — два бокала и бутылка шампанского. «Родя, предлагаю мировую и пятьдесят тысяч долларов!» — «Недорого ты ценишь право первородства». — «Сто тысяч!» И т. д.
— В течение часа, что вы ждали патрона, кто-нибудь покидал гостиную?
— Никто.
— Что вы без него делали?
— Да ничего. Пили… — Степа усмехнулся. — И роптали, как недовольные лакеи.
— Он пришел с шампанским и бокалами?
— По-моему, нет… впрочем, не помню.
— А ты не знаешь, органы не брали на анализ посуду, из которой вы пили?
— Там горничная вертелась, думаю, она все вымыла. Если ты подозреваешь кого-то из нас в отравлении…
— Сомневаюсь. И тем не менее…
— Правильно делаешь. Наташа умерла вместе с ним, но она не пила с нами.
— Во сколько они скончались?
— С десяти до двенадцати примерно, мы с Петром уехали раньше.
— Во сколько?
— Ну, около десяти. — Он поглядел многозначительно. — Евгений остался.
— Действие болиголова не мгновенное, доктор говорил, зависит от многих условий. То есть яд они могли принять и гораздо раньше десяти. А насчет Евгения… Ну хорошо, по какой-то причине он отравил их, потом покончил с собой — и куда делся?
Степа стукнул кулаком по перине, вскочил, закружил по комнате. Как говорят в психологии — неадекватные реакции. Наш модернист — хладнокровный и хитроумный рыжий лис; хитрее Всеволода, но ему не хватает смелости и размаха моего погибшего кузена; самой природой он определен на вторые роли. Сейчас Степа остро нуждается во мне, понимая, конечно, насколько вольготнее вертеть пешкой-пиитом, чем финансовым гением. Все понимают, этот мотив лежит на поверхности.
