Чтобы понимали, чья воля и чей разум превосходят всех.
Большой музыкант? А может ли, спрашивается, музыкант, тем более
большой, кого часто называют гениальным, с обдуманным и
беззастенчивым хладнокровием устраивать организованную облаву – на
музыку (достоинства которой его даже не интересуют)? Вполне откровенно
и упорно устранять её, сводить с лица земли? Нет, конечно. Не может. А
если может – значит он не музыкант, хотя во всём остальном очень походит
на музыканта. В его натуре отсутствует главный элемент музыкальности,
если он без стеснения идёт на осквернение и истребление музыки,
пользуясь этим как средством деморализации её автора. А заодно с ним и
прочих, не пришедшихся ко двору.
Я бы никогда не позволила себе вторгаться в закрытую область внут-
ренних траекторий развития сюжета, если бы мой профессиональный
дипломатический нейтралитет не был однажды нарушен извне. Грубо.
Бесцеремонно. Антимузыкально. С циничной откровенностью. Почти
гениальный музыкант протянул мне ложку отравы – и я узнала, какова
клевета на вкус.
Кто же этот превозносимый человек, занявший практически
официального значения стратегический пост и регулирующий с него ход не
одной – многих судеб?
Совершенно замечательно, что его слова, становившиеся мне
известными, приходили из разных источников и в разные моменты на
протяжении значительного отрезка времени, несмотря на отсутствие во мне
желания или интереса их узнать, почти насильственно преследуя, достигая
повсюду, и всегда передаваясь через третьих лиц, будь то устно или в
печатной форме. Ни разу мне не довелось принять хотя бы одно
словосочетание от него лично. Всегда – ссылки, говорящие о его взглядах и
оценках, о его привычках, о его желаниях. Чести быть ему представленной я
не успела дождаться. Бог миловал. Зато невольно оказалась знакомой с
выразительностью его манеры речи – и вообще манеры обращения с
людьми: его любят цитировать. Этот отточенный тяжеловатый стиль
действительно нельзя передать иначе (разве что в форме обобщения: «люди
Главного не считают таких-то музыкантами»). При вольном пересказе
потерялась бы разящая сила самоуверенности, делающая высказывания
Апраксина Т.И. По ту сторону Реквиема
69
неопровержимыми. Его заявления – все, как одно – сделаны исключительно
