В одно лето наше жилище припало на угол, точно хромой на больную ногу, верхние венцы выдались вперед, и три окна, раньше весело смотревшие на мир, теперь запали глубоко в стены, ввалились, как глаза у старухи. По ночам, особенно когда дул пронзительный северный ветер, слышался противный скрип пораженных грибком стен, и занавески в доме играли, словно уличные флаги.
Впрочем, семейство наше еще задолго до этого заметно убавилось. Ушли в город два дяди, братаны отца, вышла замуж его сестра, а потом и дед уехал к сынам на городские харчи. Теперь всего три жильца и было в этом пятистенке: моя мать, я и сестра матери, тетка Елена, крепкая, дородная, не выходившая замуж тридцатилетняя женщина.
Мать часто вслух рассуждала, что с домом совсем худо, если не заняться ремонтом, то в одночасье подгнившие стены не выдержат и крыша грохнет на нас, сделав для всех нас братскую могилу. Но как ремонтировать, если не было денег, да к ним еще нужны лес, другие материалы, а самое главное — крепкие мужские руки?
Но в тот год нам крепко повезло. Нежданно-негаданно в село нагрянул Сергей Бочаров, красивый молодой капитан, фронтовой летчик в фуражке с голубым околышем. Мы, деревенская ребятня, ходили за ним табуном, каждое его слово ловили на лету, с восторгом слушали его фронтовые истории.
Особенно взволновал нас рассказ о том, как Сергей в весенний разлив спустился на парашюте на крохотный остров среди разлившейся реки, два дня мерз и голодал, как Робинзон Крузо, на этом голом, «как череп» (так говорил капитан), острове, а потом не выдержал — да, собственно, и ждать было нечего, кто бы нашел его в этой кипящей стихии! — и, оставшись в одном белье, а одежду связав в узел, поплыл на левый берег, туда, где находилась его часть. Плыть надо было немного, метров двести-триста, но на реке еще качалась ледовая шуга, вода обжигающим пламенем охватывала тело, и даже мы понимали, что пускаться вплавь, да еще с одеждой в руках, было практически смертельным делом. Но Бочаров одолел реку, хоть и чудом, потому что уже перед берегом в судороге свело ноги, и он, кое-как подгребая одной рукой и помогая туловищем, изгибаясь, как змея, все-таки одолел эти последние несколько метров. Мы потом в пруде пытались повторить его подвиг, высоко подняв узелки со своей рваной одежонкой, плыли на другой берег, помогая себе ногами, но чаще всего получалось так, что одежда наша оказывалась в воде, а мы, как слепые щенята, фыркали и сплевывали затхлую прудовую воду.
