— Ты сегодня, Михаил, к вечеру подходи. Поможешь. Решил я подсвинка зарезать. Яскала позвал… Ну учись, мешать не буду. — Дед еще раз внимательно прищурился на внука и потихоньку зашагал к своему дому.
…Мишка отправился к деду часов в шесть. Июльский день тоже, наверное, уставший от духоты, вдруг пахнул холодком, и на западе начала пухнуть лиловая туча. Дождя и в самом деле давно не было, на проселках за машинами причудливыми занавесами клубилась пыль, травы пожухли, загрубели. Мишка по утрам бегал на реку, купался в холодном, с родниками, омуте, но от жары и это не спасало. Стоило дойти до дома, и волосы на голове высыхали, снова начинало изнывать от жары тело.
Теперь с потянувшим ветерком в деревню ворвалась прохлада, в вишневых зарослях оживленно зашелестели листочки, точно деревья приветствовали свежесть.
Дед с Яскалом возились во дворе. Подсвинка они уже закололи, и теперь ветеринар, закатав рукава рубашки почти до плеч, обкладывал тушу соломой…
Яскал появился в деревне лет двенадцать назад. На самом краю у крутояра, спадающего к реке, построил дом. Дом этот, кирпичный четырехугольник, птичьим гнездом завис над обрывом, как замок старинный — Мишка такие в учебнике истории видел. Хозяин обнес его деревянным строганым забором, построил гараж — первый в деревне, а потом и машину купил. С сельчанами Яскал вел себя ровно, ни в какие споры не вступал, более того, по первому вызову приходил к заболевшей скотине, а когда требовалось забить корову или поросенка — Яскал тут как тут.
Но не мог не заметить Мишка — Яскала почему-то сельчане не любили. Может, за непомерное самомнение.
Ветеринар часто говорил, как рубил: «Я сказал — и баста». Это означало, что спорить с ним бесполезно. Причем произносил он эти два слова залпом, как бы проглатывая окончания, получалось: «Яскал». Так и прозвище его появилось.
Не любили люди Селина, хотя в глаза об этом не говорили. Да и как скажешь, если в крестьянском быту человек он незаменимый.
…Яскал оторвался от своих занятий, во весь могучий свой рост выпрямился, протянул Мишке волосатую руку, заулыбался, и мясистые губы стали вроде бы тоньше, черты лица — мягче.
— А, Мишка, — заговорил Яскал своим скрипучим голосом, — как же, как же, наслышан. Дед Поликарп уши прожужжал. Мне толкует: «Хочу, — говорит, — Семен Сергеевич, внука по твоим стопам пустить, пусть хорошую профессию приобретет». А я и горд — правильно старик поступает на все сто.
— А почему, дядя Семен? — спросил Мишка.
