А утка все звала и звала на свою свадьбу, и еще два селезня убил я в пылу охоты. Но, наверное, так бывает у всякого охотника — больше убивать не хотелось, особенно теперь, в начале весны, накануне чудного тепла, праздника жизни, и я сложил ружье в чехол и стал звать Разина. Тот появился нескоро, наверное, через полчаса, спросил:
— Ты что, неужто надоело, Петрович? Слышу — стрелять перестал…
— Жалко стало… — признался я.
Разин окинул меня прищуренным взглядом, усмехнулся и губы в тонкую нитку вытянул:
— Чего-то я не пойму тебя, парень. То на охоту с радостью скакал, а то вдруг жалостью заплыл, а? В охотничьем деле такое не годится. Самое плохое дело — дичь да баб жалеть.
— Не пойму, при чем тут женщины?
Старик толкнул лодку на чистую воду, кряковую посадил в корзину, прикрыл тряпкой и, дождавшись, пока я взберусь в посудину, начал неторопливо, с покашливанием, рассуждать:
— Ты как думаешь, бабы нас жалеть будут? Тебя твоя жена много нажалела?
Меня от этих слов даже передернуло. Откуда ему знать, как ко мне жена относится? Он ее и в глаза ни разу не видел. В Светлый она со мной не приезжала, без нее здесь бываю. Так мне хочется. Ну а о жалости как раз говорить не приходится, по-моему, любая женщина в мужике прежде всего ребенка видит и жалеет. Об этом я и говорю старику.
— Сочинять ты горазд, — Разиня начинает (видать, со злости) быстрее работать веслом, плюется за борт, — я хоть и в лесу всю жизнь кантовался, а посмотрел ихнего брата за глаза. И что ни баба — то стерва. В нашем поселке раньше школа была семилетка, так вот директоршу после войны молодую прислали, стройная, что твоя козочка. Поговаривали, будто бы у заведующего районо в любовницах находилась, за то и выдвинули. Ну вот, приходит пора дрова для школы заготавливать — она ко мне, дескать, помогайте, Андрей Семенович, кроме вас некому, и бумажкой с нарядом, тем заведующим подписанную, тычет. А я, грешным делом, про себя рассуждаю: вот если ты районному начальнику любовницей стала, то почему бы и мне с тобой не поамурничать? И начал я волынку с дровами тянуть: то сырые, то гнилые. Даром что молодая, а догадалась — бутылку водки в сумочку прихватила, сама в лес явилась, меня нашла и угощенье это на пенек выставила. А я дальше кобенюсь, к угощению не притрагиваюсь. И что ты думаешь, сдалась. — Разиня весло в лодку втащил, начал руки потирать, а потом продолжал: — Ты думаешь, влюбилась она в меня или жалела, потому что холостяковал я в ту пору? Как бы не так! Продажная она, вот что я тебе скажу…
