Дядя Андрей терпеливо ищет, пока я натяну резиновые сапоги, куртку, уложу ружье в чехол. Моя вертикалка его страшно взволновала, даже пот на лице засеребрился, но о ружье он спросил только на улице:
— Позавидовал я тебе, Василий Петрович, где ружо такое достал, а? Небось, как начальству, штучной работы пожаловали?
— Да нет, самая обычная «тулка». В магазине зимой купил.
Разиня крутит головой, точно его облепили комары, недовольно хмыкает:
— А что ж я такое купить не могу?
Заметил я, что у Разина это в крови — зависть. Он непременно намекнет на то, что другим, мол, все возможно, а вот он обижен судьбой. Но сейчас Разиня только добавляет примиряюще:
— Да и то верно, оно и не нужно мне, вертикальное. Из своей-то я без ошибки палю и все в точку.
За сутки воды в реке прибавилось, совсем к огородам подкатила водная гладь, только на середине льдин стало меньше, уже не теснят друг друга, а проплывают величаво, как белоснежные корабли. Лодка у дяди Андрея стоит в заливчике, здесь и совсем вода тихая, кружит камышины, прибивает к берегу жухлую траву. В лодке тихо крякают две подсадные утки, крутят своими серыми головами.
Лучше нет охоты с подсадной уткой! Затаишься в скрадке, а она хлопнет крыльями по воде, призывно приманивает самца, и летит над рекой щемящий до боли крик.
Мы добрались до ольховой заросли, залитой сейчас водой, лодку затолкнули в чащобу. Себе место я определил на пеньке, укрытом кустами. Конечно, лучше бы скрадок сделать где-нибудь на сухом бугорке, но это займет много времени, а весенний день тает, вон уже солнце село на верхушки недалекого ельника. Разин на ветвях над моим пеньком разбросал охапку сена, запасливо припасенную, сделал завесу и утку, самую голосистую, метрах в пятнадцати посадил. Утка крыльями по воде гулко стукнула, попыталась взлететь. Куда там, груз к ноге привязан, как якорь тянет.
Дядя Андрей рукой мне помахал — дескать, удачи, а сам по воде зашлепал к другому ольховому кусту. Как он там устраивался, я не видел, теперь все внимание было обращено к подсадной. И она словно почувствовала это, закричала истошно, и неистовый любовный призыв повис над водой.
Селезень вырвался от леса, со свистом рассекая упругий весенний воздух, два раза над моей головой перечеркнул синеву неба и завис, снижаясь. Я не стал ждать, когда он плюхнется на воду, охотничье чувство взыграло во мне, и я выстрелил сразу, влет. Стремительно сложив крылья, красавец селезень с ярко-зеленой бархатной головой ударился о воду рядом со мной.
