Теперь же, когда Душан понял тайный смысл жизни родителей и жизнь эта обнажилась в своей трезвости и неприглядности, стало понятно, отчего бабушка вечно была недовольна отцом. Откуда было знать мальчику о том, что отец уже давно мечтает уехать куда–нибудь далеко, где платят хорошо за работу врача, скажем в Афганистан, по найму, чтобы мог он пять лет копить деньги на машину и квартиру в европейской части города, где селились все, кто считал себя удачно вписавшимся в современную жизнь. Говорил отец, что задыхается в старом родовом доме, вечно жарком и пыльном, а новая квартира ему нужна для престижа семьи, чтобы в будущем сделать из сыновей деловых людей, которые не отстали бы от жизни, не затерялись на задворках, не запылились, не зачахли… На насмешливые слова бабушки, обвинявшей отца в любви к моде, к мишуре жизни, отец отвечал с искренним недоумением:
— Да, что в этом дурного?! Я хочу, чтобы Душан играл на фортепьяно… — И почему–то начинал сердиться, понимая, наверно, что играющий на фортепьяно Душан — такая неубедительная картина. — А Амон пусть купается в ванне… Хорошо у тех, к кому я ходил, как к людям умным, в их квартиры… Ведь двор в доме — это еще не главное!
— Вы только послушайте, — зло посмеивалась бабушка и говорила нарочито громко, чтобы, должно быть, убедить всех остальных, ибо в спокойной властности, терпеливой несуетности была по–прежнему убеждена в своей правоте и проницательности. — Он даже перестает правильно выражаться, ученый человек, когда говорит об этом современном, модном, пахнущем, ярко блестящем. Давно ли твой отец был кочевником? А ты, его сын, еще как следует не привыкнув к земле, хочешь, минуя деревню и глиняный наш город, устремиться сразу в каменный. Какая путаница?! Смотри, как бы ты не запутался и не потерял себя и семью. И благословенная наша Бухара не сразу строилась — от двора к двору, — так и человек должен жить в своей среде, не метаться от своего к чужому, — втолковывала бабушка, но потом, уже ближе к смерти, перестала спорить, а отец, видя, как слабеют все ее доводы перед лицом смерти, какими бы они разумными ни были, становился все настойчивее в своих желаниях, которые от одного лишь того, что была обращены в будущее, в саму жизнь, казались ему верными. Но будущую жизнь эту еще надо было прожить, чтобы почувствовать ее ценность. А может, ошибочность?
Но прошло время, и, когда с отъездом отца в Афганистан все было решено, пригласили дровосеков, чтобы убрать всю левую сторону виноградника, спилить и сложить в нише его столбы — без мужчины в доме виноградник может теперь захиреть, и, если не срезать, не облегчить его, сгниют столбы и погребут под собой палисадник.
