Грохнул выстрел. Посыпалось стекло. Пуля, выпущенная напуганным солдатом, вероятно все это время стоящим перед зеркальной дверью с поднятым оружием, отрикошетила с визгом от поручня и вошла в деревянную панель.
За толстым стеклом под загибающимся краем занавески мелькали какие-то домики, поезд промахнул переезд. Машины за шлагбаумом. Маленький светофор. Зяма осторожно, кончиком пальца потрогал то место, куда вошла пуля. Дерево вокруг дырки было горячим.
Музыки больше не было, но зато женский голос причитал безумно в одном из купе:
— Что я ему скажу? Что я ему скажу? Он меня выгонит… Он скажет, я сама отдалась… Он скажет, ты сама этого хотела… Он скажет, ты сама этого хочешь… Он скажет, ты всегда этого хочешь… Он скажет, что ребеночек может получиться… Он скажет, иди, делай, дура, аборт! Он скажет, и я пойду, дура, делать аборт… Что я ему скажу… Он меня выгонит…
Переезд остался позади, и за окнами изгибалось зеленой темной волной до горизонта то ли болото, то ли гиблое поле. Зяма понюхал собственный палец. Палец имел отчетливый запах пороха.
— Автомат бы, — сказал Зяма, посмотрев на улыбающуюся рожу Абдуллы. — Порубили бы переборку!
— Да ну, автомат… — Щербатый рот Абдуллы зачем-то растянулся до ушей. — Тебе интересно? А мне неинтересно. Зачем убивать, дело надо делать. Дело!
Маргарита, до этой минуты плотно прижимавшая колени к голой груди, от звука выстрела почему-то выпрямилась и села на полке ровно. Она щелкнула зубами и спросила, посмотрев сквозь муть на Петра Петровича:
— Все?
— По-моему, еще нет… — Петр Петрович осторожно собирал арбузные корки в целлофановый пакет. — Потерпите еще немножко. — Он осмотрел одну из корок, как можно было осмотреть порванную, но ценную книгу, и присоединил ее к остальным. — И, прошу вас, оденьтесь наконец.
Под столом возле ноги девушки было черное, уже сухое пятно крови. Заметив пятно, Маргарита дернулась, опять щелкнула зубами и потянулась к своему чемодану.
— Это не мое! — вынимая из чемодана чужую блузку и вдруг осознав это, сказала она.
— Мне кажется, не будет беды, если вы возьмете эти вещи, — сказав Петр Петрович. — Я уверен, хозяйка не обидится на вас. Беру ответственность на себя.
— А почему? — Перебирая чужие женские вещи, спросила Маргарита вдруг, припомнив что-то. — Почему они вас-то не тронули? — Она надела бюстгальтер и застегнула его на спине, не отводя глаз от этого полного, не в меру спокойного лица. — Вы кто?
— Интересный вопрос. — Лишь на одно мгновение глаза попутчика стали ледяными и твердыми. — Но ответ, увы, банален… — Глаза опять были прежними, Петр Петрович ни на миг не терял улыбки. — Я просто человек, который их не испугался…
