— Ну что? Чем кончилось? На чем порешили?..
— Как? Говори скорее!..
— Что сказал Алексей Иванович?..
Я произнес одно-единственное слово:
— Переводят…
Ребята как-то сразу растерялись. А я быстро зашагал к дому, но они догнали меня. Сережа-петушок сказал:
— Ну, не горюй, Ахмед! Мы тебе поможем. Видишь, сколько нас? Будем помогать все. И Евгения Константиновна обещала заниматься с тобой. Догонишь и опять вернешься в наш класс.
Конечно, мне было приятно их участие. Но я понимал, что все это только слова. Настроение у меня было почти отчаянное.
Придя домой, я никому ничего не сказал и сразу прошел в свою комнату.
Я думал только об одном: о деньгах на обратный билет. Где бы их раздобыть? Попросить у Леонида Петровича — стыдно. Да он может и отказать. Даже наверняка откажет. И как раз в эту минуту в комнату вошел аталык.
— Давай-ка поговорим, Ахмед, — сказал он.
Никакого желания «поговорить» у меня не было.
— Я хочу домой, в Кожеж.
— Чего ты испугался? Лишнего года в школе, что ли?
— А вы уже знаете?..
— Да. И считаю это верным. Потеряешь год, зато приобретешь прочные знания, и, в сущности, никакой потери не будет… Да, кстати, как ты думаешь: в каком возрасте начал учиться твой отец? В двадцать лет! И Кургоко Батырович даже не в школе учился, а у казака из соседней станицы. Днем батрачил, а вечером его обучал грамоте и арифметике простой казак — крестьянин. И ничего, не стыдно было! Не стыдно было и мне, когда с твоим отцом создавали в Нальчике кабардино-балкарский музей, запрягались в старинную арбу или просто тащили на плечах допотопную соху, а вслед нам смеялись: «Сказки собирают, всякий хлам тащат! И радуются, как дети!»
Леонид Петрович подошел к книжной полке, взял оттуда книгу «Золотые крупинки» и сказал:
— Если бы тогда отец твой поддался ложному стыду, не было бы этого. Понимаешь?
Леонид Петрович всегда говорил со мной ласково и мягко, но сегодня голос его был тверд. И я понял: нет, не даст он мне денег на билет, не даст…
Анну Сергеевну до глубины души огорчают мои провалы в учебе. Чего только она не делала, чтобы преодолеть мое «кризисное состояние», мою грусть и замкнутость!
Однажды, когда мы с Вовкой-конопатым, как обычно, сидели в моей комнате, она вошла и торжественно объявила:
— Вашу дружбу, мальчики, закрепим посещением театра! — и положила на стол три билета.
Я еще ни разу не был в театре, но мне никуда не хотелось идти. На кончике языка уже повисли слова: «Не пойду, не хочу».
