Музыкальный ручей - Алексей Степанович Смольников

Мне, наверное, и не сказать, отчего я тогда проснулся. Может быть, тень отодвинулась и солнце нашло меня под сосной и защекотало мне веки. Оно всё время подсматривало из-за веток: сплю ли я. А может, по лицу пробежал муравей — это тоже щекотно.

Весь лес был прострелян лучами. Ветви искрились от света. Казалось, они не зелёные, а синеватые. Они вспыхивали, качаясь, и отбрасывали вниз дымчатые снопики тени. Я зажмурился. Когда я посмотрел снова, прямо передо мной на поваленном сосновом стволе сидел бурундук: пушистая, обведённая горячим лучом спинка и глаза — две чёрные бусинки, устремлённые на меня. Бурундук не успел даже опустить передние лапки, и только глаза сразу остановились на мне, и мы минуту глядели друг на друга, ничего не понимая. Он, наверное, что-то делал и вдруг почувствовал, что не один здесь, и застыл от неожиданности: откуда, мол, я-то тут взялся!

Я лежал на спине, не смея ни встать, ни пошевелиться. Мне казалось, если встану, всё исчезнет сразу: и застигнутый врасплох бурундук, и кисточки хвои, сквозящей на солнце, и эти неподвижные, зацепившиеся за ветки облака там, наверху.

Смешной бурундук: всё-таки испугался. Он пискнул и взбежал на сосну и уселся там, повыше, не сводя с меня своих бусинок.

Сосна стояла чуть сзади и сбоку; она была видна мне не вся, только уходящий вверх медный с чернью ствол да литые толстые сучья, раскачивающиеся на ветру. На меня осыпа́лись золотистые чешуйки коры и высохшие иголки — земля вокруг была усыпана горячей хвоей. Я ведь и облюбовал эту сосну потому, что под ней удобно: и тень, и постель, и даже кочка под голову. Она покрыта сухим белёсым ягелем, эта кочка, а на ягеле чернеют капельки шикши[1] — лежат, как на подушке. И прямо к щеке свешивается кисточка брусники.

Я лежал там, где и прилёг, разморённый, час или два тому назад, возвращаясь с ягодами, и смотрел на этот умостившийся на кочке кустик брусничника. Листья большие, лаковые, кажется, покрыты проступившим от зноя воском. А ягоды уже не красные, а тёмные, туго налившиеся. Они даже светятся, если всмотреться, как тлеющие угольки.

Брусника вкусная в эту пору, я знаю, но мне не хочется срывать её ни губами, ни руками — пусть ещё растёт. У меня ведь её полный туесок, он стоит сзади, за кочкой.

Когда лежишь на земле, всё вокруг совсем по-другому пахнет. Наверное, потому, что всё близко. Воздух будто замешан на этих запахах: в нём сразу и сырость, и хвоя, и разогретая сосновая смола… Катышки смолы, побелевшие и крупные, как дробины, рассыпаны вокруг по хвое, и к ним то и дело подбегают рыжие муравьи и ощупывают их усиками. Но не берут — им почему-то нужны только сосновые иголки и прутики. Наверное, строят муравейник. Они всё лето строят, каждый день, даже когда жарко, как вот сейчас. Должно быть, торопятся успеть до осени — там ведь дожди пойдут.