Верхотуров, неслышно ступая мягкими броднями, споро управлялся со своим хозяйством: кормил, поил, рассовывал. Разгоняя, покышкал на кур.
— Уселися тут, кормлю только зазря, а зачем перевожу корм, спроси меня — не скажу. Вон сходи на ток — и принесешь сколько надо. Ради веселья с имя и возжаюсь, — себе же ответил Верхотуров. — И тебе, Кузьма, дам петуха, курей надо — тоже бери. Баню сейчас затоплю, — поскреб бороду Верхотуров, как будто вспоминал, что бы еще такое сделать. — Так, говоришь, со всей семьей перекочевал, — в который раз спросил Верхотуров Кузьму, и Кузьма в который раз начинал свой рассказ, но Верхотуров, не дослушав, бежал в другой конец ограды, накормить собак. Лайки словно поняли хозяина, спрыгнули с невысокого крыльца — и к Верхотурову.
— Ах ты, моя умница, — погладил он пеструю раскосую суку. — И ты тоже молодец, — положил руку на лобастую голову кобеля. — Это помощники, трудяги, трудами живут. Кузьма, если тебе по правде сказать, то таких собак ты еще не видывал.
Кузьма согласился: высокие, поджарые, хвосты в три кольца, уши — стрелы, глаза раскосы, носы вытянуты, аж оскал видно.
— Суке, видать, много годов? — поинтересовался Кузьма.
— Да нет, — задумался Верхотуров, — шесть годов — самый возраст, впритыке; по человеку судить — так годов сорок, не более, будет. Это она в дому присмиренна, а со зверем шибко азартна.
Кузьма только сейчас вспомнил, что собаки на него не лаяли, а он ведь чужой.
— Пошто на человека лаять. Это только брехуны лают. Ну, так я пошто морю тебя, разговорами потчую, — спохватился Верхотуров, — не по-людски получается.
Верхотуров сбегал, затопил баньку и оттуда принес целое беремя огурцов. Из трубы тянулся высокий столб белого прямого дыма. Верхотуров еще побегал, погремел в сенях, придержал дверь.
— Проходи, — и пропустил Кузьму в избу.
На столе пофыркивал уже готовый самовар, в берестяных чумашах закуска, на доске нарезанные сало, хлеб.
— Мельницы, должно быть, не держите? — поинтересовался Кузьма, присаживаясь на лавку.
— Ты поближе к столу двигайся, без стеснения давай. Мельницу, говоришь? Как не держим — держим. Без мельницы как крестьянину? Плохонькую, а держим. В прошлом годе камень лопнул, ни с того ни с сего взял и лопнул. Федора из Больших хребтов сказывала — к войне это… Перед японской тоже лопнул у меня камень, но мне хватает…
— Японская, говоришь, и сюда докатилась? — спросил Кузьма. — Не довелось тебе с японцем?
— Как же, — оживился Верхотуров, — крест имею.
