— Плыть надо, — решает Кузьма. — Одного коня, одну телегу продать, как вы, братья? Кобылу оставить, а на вырученные деньги купить муки, соли, обувку Ульяне. — Братья согласились, им было лестно, что старший брат как с равными советуется с ними.
Три дня мужики валили лес, катали бревна к реке и на воде плотили, вязали бревна талиновыми, распаренными на костре прутьями. На плоту поставили шалаш, покрыли корьем, натаскали земли под костер, пристроили таган.
Кузьма свел на базар отощавшую за дорогу лошадь и вернулся с небогатыми припасами и товаром. Телегу закатили на плот, завели и поставили в стояло Арину.
Кузьма перекрестился на восток и взялся за шест. Братья помогли оттолкнуть от берега плот.
Солнечные чешуйчатые блики мягко и ослепительно сверлили прозрачную воду. Плот легонько покачивался на волне. Было тихо и спокойно. Высокий прощальный берег. Бугор. На бугре словно вырезанный из жести кедр, под кедром отбеливает оградка. Плот уносит все дальше и дальше, вот уже не видно оградки, исчез и холм, а кедр все еще маячит в небе. Афоня привстал на носки, чтобы еще раз увидеть няни Клашин берег, а на нем и кедр ее.
Вторые сутки пронизанная солнцем ангарская зеленоватая волна качает плот. И все это время Кузьма не отрываясь вглядывался в берега. Синие горы то закроют собой солнце, то снова выполаживаются, идут на убыль. Натруженными суставами подступают к самой воде и растекаются черными деревьями, тогда грозная тишина широко и вольно ложится окрест. А рыжий песок колеблется и струится маревом. То вдруг за поворотом взорвутся белые кусты верб и звонко и медово туманят заливы реки. А то совсем неожиданно из-за бугра возникают размашистые крылья крыш и вышитые резьбой наличники. А потом иконно-опечаленно смотрят вслед Кузьме вдруг притихшие старики и дети. Но бросить якорь Кузьма не решался. Останавливала мысль, а вдруг за тем поворотом реки и откроются леса, поляны солнечные. Плыть по реке было покойно. Отходила от всех волнений и бед душа. Уже издалека и далекой казалась изнурительная дорога, светлой печалью легла смерть няни Клаши. Ульяна лежала на упругих ветках тальника, прикрывшись пахнувшим снегом половиком. Лежать бы вот так и плыть и плыть. Но тут ухо, привыкшее к шуму воды, уловило тишину. Ульяна встала и вышла из шалаша. Аверьян с Афоней сидели на бревне и распутывали веревку. Над очагом курился чуть заметный голубой дымок, пахло водой и шкварками.
— Господи! До чего же хорошо, — вздохнула Ульяна.
