Синее небо и зеленые резные берега обрамляли голубую гладь реки. Плот, казалось, уснул. В неподвижной воде стояли яркое, с редкими облаками, небо и вершины опрокинутого леса. Дремлет, опустив голову, Арина. Во сне она стрижет ушами. Временами Арина поднимает шарообразные веки с длинными ресницами, и тогда в глазах у нее уменьшенный Кузьма. Он стоит у кормового весла и из-под руки высматривает берег.
— Что высмотрел? — Ульяна неслышно подошла к Кузьме.
— Проснулась? А я вот ночлег высматриваю. Какое раздолье кругом. — Голос у Кузьмы чистый, глубокий, как эта река. — Куда только нас унесет? — Кузьма широко разводит руками, словно пытаясь обнять и вобрать в себя и этот простор, и реку, и плот с Ульяной.
— Что искать, кругом вода да берега, — вздохнула Ульяна.
Только сейчас ей было хорошо, покойно и казалось, пусть несет вода, но от слов Кузьмы в сердце неприметно вошла тревога: время идет, скудные продукты на глазах тают, Арина — кожа да кости. Ульяна все пытается сном обмануть аппетит. Когда же они место выберут? И что ищет Кузьма, он не говорит, а самой лезть с расспросами — не женское это дело.
— Поела бы, Уля?! — окликнул ее Кузьма. — Не кручинься. Все образуется. Я вот высматриваю, где погуще трава да поядреней дрова!
Афоня вскакивает и прыгает по бревнам к очагу. Вода от его прыжков вздрагивает и рябит.
— Во, Уля, — поднимает он ложку гороховой каши, — тебе оставили. Иди ешь.
Ульяна подходит и гладит Афоню по нестриженой голове.
— А мы тихо сидели? — Афоня смущается и говорит шепотом. — Не разбудили?
— Нет. Надо бы постирать тебе рубашку.
Ульяна помогает Афоне снять через голову бумазейную чиненую-перечиненую рубашку.
— Мне и так ладно, — ужимает Афоня худенькое бледное тело. — Аверьян морской канат добыл, — сообщает он и преданно смотрит Ульяне в рот.
— Ешь со мной, — Ульяна подает ему ложку.
— Не-е, — мотает головой Афоня. — Я уже ел утром.
Афоне нравится смотреть на Ульяну, на ее руки. И как готовит она, и как стирает. Такие они у нее ловкие, смуглые, погладить бы, мечтает Афоня. Видать, гладенькие, как камешки-окатыши. Только теплые, ласковые. Не то что у няньки были. У той тоже ласковые, но шершавые. Афоня вспомнил няню Клашу, и защипало в глазах.
— На, Афоня, выскребай, а то совсем зажурился. На чугунок у меня силы не хватает.
— Давай, — берет Афоня чугунок и ставит между ногами.
— Не замарайся, сажа.
Афоня старательно выскребает со дна и подает Ульяне.
— Я уже наелась, это тебе.
