— Ага, — оживился Кузьма, — блезир есть — это похоже на Арину.
— Чо, чо? — оттопырила платок няня Клаша. — Как ты сказал?
Кузьма повторил.
— Ишь ты чо — не по-нашему обучился.
Кузьма хмыкнул:
— Так кто сказывал-то про кобылу?
— Фроловы.
Кузьма возьмет топор — тюкнет раз-другой, за вилы берется, копнет не копнет старую огуречную гряду — возьмется перекладывать заготовки. За что ни возьмется, из рук все валится. Ходил, ходил по двору. Подошел к няне Клаше.
— Ты бы мне, няня Клаша, бросила в кошель картошек…
— Искать кобылу? Обопнуться не успел. Что же это, Кузя, мы об Ульяне забыли? — Полезла в сундук, достала платочек.
— Да не выдумывай, — Кузьма обнял няню Клашу. — В чем только душа держится…
— Кобылу-то, Кузя, я проворонила, — призналась нянька, — я, старая дура. Мне бы ей ворота открыть, а я с уздой за ней по улице. Она и ушла. Приходила Арина, Кузя, приходила.
— Не переживай, няня, даст бог, найдем нашу Арину, вот увидишь, — успокоил Кузьма няню Клашу. А у самого на душе худо. Где найдешь-то?
…Шли дни. Без устали бродил Кузьма, исходил покосами да еланями всю округу и вдоль и поперек. Ни кобылы, ни следа. Да и покосы кустом затягивает. Редко встретишь и мужика в соку, — подобрала война. Куда ни поглядишь — старики, дети. А раньше, бывало, каждый старается оторвать у кустов клочок земли, вырубить, выдернуть куст, прирезать к покосу. А теперь обкусывают траву с середки. Не вытерпит Кузьма, попросит косу, пособьет обочины. Да разве одному под силу.
Вернулся Кузьма домой через неделю без Арины. Еще больше осунулся, посмурнел. Возьмется тесать — топор из рук валится.
Няня Клаша и та изводится. И правда, какая жизнь без коня мужику? Да еще какого коня. «Вот уж на что колода неживая, — сравнивает нянька, — а без воды побудет — рассохлась. Налил — засвистала во все дырки. Осиротел Кузьма. Да и Ульяну не отдаст Харитон Ляксеич». Няня Клаша потерю Арины считала и потерей для Кузьмы Ульяны. «Ну кто за него, безлошадного, отдаст невесту из справного дома», — жалеет нянька Кузьму. Не знает и чем потешить: то травы даст попить, то карты раскинет.
— Можно сказать, Кузя, кобыла у ворот стоит, зачем только не видим. Помянешь мое слово, Кузя, найдется наша Арина…
Кузьма от этих слов как воскреснет, но пройдет день-два, и снова все из рук валится.
Не выдержала няня Клаша. Упросила соседей, привела коня.
— Поезжай, Кузя, господь милостив, гляди, и встретишь.
Кузьма взял под уздцы коня, провел под навес, вынес из чулана Аринино седло, повертел, повертел в руках, отнес и положил на место. И выехал на старой кошмонной подстилке. Конь под Кузьмой хоть и шел бойко и на рысь срывался, но разве сравнишь: Арина идет — стелется, а этот толчет ногами, как в ступе. «Теперь бы разве оставил на станции Арину, — казнит себя Кузьма. — Неотесанный был. Спрыгнул бы с поезда да отвел домой». Кузьма, бесперечь ругая себя, все ближе подбирался к лесу и все высматривал, вслушивался.
