— Именины, что ли, какие? Чистота.
Ульяна в рев.
— Да ты что, мать?
— Беременная я, Кузя, вот что.
— Ну, так и реветь…
Ульяна поглядела на Кузьму сквозь слезы, как сквозь пелену. Он обнял ее.
— Да роди, Уля. Человек без дитя что вот этот чугунок без варева.
— Правда, Кузя?
— Ну, а я что говорю…
Как стояли, так и сели на кровать в обнимку. И просидели ночь. И плакали, и утешали друг друга. Наутро Кузьма пошел к Тимофееву попросить с десятину земли: начнет после работы раскорчевку под огород и пашню. Если ребятишки пойдут, то и корову надо заводить. На крыльце конторы топтались мужики и о чем-то тихо переговаривались, опасливо косясь на окна. Не утонул ли уж кто?
— К Тимофееву? Так нет его. Ночью увезли.
— Кто? — не поверил своим ушам Кузьма.
Сплавщики только пожимали плечами. Кузьма заглянул с приступки крыльца в окно. За столом, в тимофеевской каморке, штыком сидел мужчина в куртке, лет тридцати, может, тридцати пяти. Перед Кузьмой расступились, но он спустился с крыльца и пошел к реке, долго сидел, обмозговывая случившееся, но так и не понял, что к чему.
Новый десятник Жмыхов бегал по берегу стригунком и подгонял сплавщиков. Назывался он по-новому — начальник участка. Порядки он тоже завел новые. Первым делом Жмыхов приказал Ульяне урезать паек тем, кто сидит на «черепахе».
— Так они вовсе обессилеют, — подала голос Ульяна. Она знала, что такое ворочать бревна на пустое брюхо.
Жмыхов много ли покомандовал, а сплавная начала распадаться. Разговаривал он со всеми свысока, смотрел подозрительно. Людей за людей не считал. Никогда не улыбался. Ходит, как кислое проглотил. Лесотаску, которую Тимофеев, собрав железо, притащив цепи, соорудил и пустил в дело, чтобы сплавщикам было сподручнее, Жмыхов велел разобрать. Не раз пожалели сплавщики Трофима Тимофеева. Без него стало невыносимо, и они бежали с участка.
Жмыхов в тот раз долго и испытующе смотрел на Ульяну. Глава у него были холодные, студенистые… Ульяна не знала, куда деваться.
— Считайте, что я вас предупредил, — отпустил Ульяну Жмыхов и еще из окна смотрел ей вслед.
Ульяна семенила под гору на боны, тяжелая коса била ее по крутому бедру.
После работы, пока брезжил закат, Кузьма лопатой буравил землю, выворачивая пеньки, корни. Помогала копать и Ульяна.
— Были бы семена, можно редиску и морковку бросить, — вздыхала Ульяна. — Картошки посадить.
— Ничего, мать, приготовим землю, семян расстараемся, посеем, все будет. Корову бы. Славно было бы. Травы на зиму мешком бы натаскал, вон ее сколько по кустам жухнет…
