Афоня вспоминает Арину. За мыслями незаметно и прорубь подчистил, и закраек обновил. Зачерпнул воды да льдинок накидал в ведро, чтобы не плескалось. Поднялся с речки на берег и словно заново дом увидел. Светлый стоит. Радостный, как большой скворечник, и окна отсвечивают — смеются, и обналичка, вязь с боков — Аверьяна работа. Карниз Кузьма вытачивал. Афоня нижние сердечки помогал выбирать стамеской — хорошо отсюда смотрится. Дом как будто в дорогом платке. А ворота створчатые. Заплот, как кушаком, опоясал двор.
— Ну, чисто как в сказке, что Уля сказывает, — выдохнул Афоня. Ему нравится с собой разговаривать.
Но время тянулось, нет-нет да и поглядит он на дорогу. Уж сколько времени, как уехали, а солнце все еще висит над горой: не день, а год. Афоня уже и петуха с курицей накормил. Красуле сена задал. Натеребить его надо из зарода на огороде, потом напоить — два ведра: в первое ведро горсть отрубей, во второе — пригоршни отсеву на верхосытку. Пойло не горячее, прежде чем вынести и дать Красуле, Афоня окунет палец, веселкой помешает, еще палец в пойло — если терпит, пусть еще постоит, пока Афоня дров из-под сарая наносит. На растопку два беремя сушняка, на жар — четыре березы. Русскую печь тоже протопить надо, но это потом, вначале Красулю напоить, стойку вычистить, ограду подмести, потом и самовар поставить, каши с калачом поесть, тогда уже дрова колоть.
А день все не кончается, уж который раз Афоня за ворота выходит, глядит на дорогу. Белым-бело. И лес черный с белым стоит, пригорюнился. Нет, ему нельзя, как лесу, стоять — до весны веток не поднимешь. Надо печь топить. «Интересно, Уля думает обо мне? Наверно, тоже скучает», — решает Афоня и, чтобы в груди не скулило, идет в дом. Если приедут — услышу, выбегу. Главное — знает Афоня, как печь топить, и сколько дров надо, и как не пропустить время — закрыть трубу. Но и рано, пока в печи синий дым витает, нельзя заслонку задвигать — угоришь. Если одна головешка осталась, лучше ее на лопату — ив снег, а то все тепло вытянет.
Угли он пригреб в сторону кучкой, пеплом присыпал, прихлопал клюкой: не светятся. Тогда заслонку задвинул, ощупал печь, поглядел, а окно уже синевой взялось, за печкой провал, не видно даже сеть на гвозде. Афоня ухо вострит, тишина, только изба потрескивает, пощелкивает — это холод с теплом спорит.
Пока еще не совсем стемнело, Афоня подметает пол, сгребает в совок угольки, что нападали из печки, и в кадушечку их. Афоня понимает, что с огнем нельзя как попало. Он и когда топит, от печки не отходит: выстрелит уголек, может загореться пол. Старается Афоня делать все, как Кузьма и Ульяна. Приедут, порадуются порядку. Он русскую печь протопил, чугунок выскреб, вымыл теплой водой. Кружку крупы, воды, соли в чугунок — и в загнетку, горячей золой присыпал — наутро каша. Ягоды в погребе: бруснику, смородину на диком льду Афоня не хочет. Орехи — эти всегда «зараза». Орехи в чулане какие хочешь — жареные и в шишках есть.
