— Афанасий — мужик добрый растет. Хозяин, — успокаивал Кузьма Улю.
Верхотуровы взяли слово с Кузьмы, что в следующий раз он и Афанасия привезет.
— Теперь уж вы к нам, милости просим, — Кузьма звал настойчиво.
На том и порешили…
Кошева ныряла и выныривала, а Афоня все глядел вслед. Вот уже Арина стала точкой, а он глядел. Потом залез на чердак, но Арина скрылась за лесом. И стало Афоне тоскливо, даже жутко. Сразу опустел дом, осиротел, и стало горько, как будто Уля ушла из дому насовсем. Даже защипало глаза.
Афоня походил по дому, шаги гулко отзывались, и словно не ты идешь. Поглядел в окно, увидел Красулю и обрадовался — живая душа, ему стало легче — не один. Он вспомнил, сколько надо сыпать пригоршней отрубей в пойло. Появилась забота. Афоня оделся и взял ведра. На крыльце его встретил петух.
— Ты откуда же? — удивился Афоня, он вроде бы его не выпускал. — А где же твоя курица? — спросил он петуха.
Но петух, поднимая свои длинные, как жерди, ноги, косил на Афоню золотой глаз.
— Кормили тебя, однако, — повспоминал Афоня. — Ну, раз просишь — дам. Только не пустомель, успеется, вот обряжусь — и вас накормлю, — подражая Ульяне, пообещал петуху Афоня.
Красуля, когда Афоня проходил мимо с ведрами, тяжело вздохнула.
— И не вздыхай глубоко, не отдадим далеко, — и Красуле ответил Афоня.
Воткнул за опояску топор и пошел на речку. Река ослепительно блестела заснеженными торосами, и тропу за ночь перемело острыми горбатыми надувами. Прорубь тоже затянуло, и найти ее можно было по кучке льда да воткнутой в снег деревянной лопате.
Афоня не догадался вчера загородку поставить с ветреной стороны. А было ли время со сборами? Добуду воды, нарублю тальнику, обнесу частоколом — не будет заметать.
Афоня разгреб лопатой снег, под снегом не очень промороженная прорубь. Афоня очистил закраек проруби, буртик, — специально, чтобы не оскользнула кобыла в прорубь, а то и ногу может поломать, — за этим строго следят Агаповы. Как стали холода, Красулю на речку не гоняют — пойлом поят. Арина пойло не пьет, она даже из ведра не любит пить — нюхает, нюхает, да еще и всхрапнет — не нравится, чем пахнет. А ничем и не пахнет, — Уля ведра драит золой. Но Арина куражливая. Она любит воду из речки, проточную. Мысли об Арине согревают душу Афоне, и он уже не один. А то и на ручей идет копытить — вроде там вода слаще. Арину на водопой не надо водить, она сама ходит, да еще другой раз вздумает, как Кузьма говорит, «молодость вспомнить», кренделя выписывать, взлягивать. И пойдет колесить по реке, с реки на покос — только облако снега. Как вихрь кружит по полю. Тогда Аверьян или Афоня к проруби бегут, не дают разогретой кобыле с жару пить — пусть маленько обойдется, остынет — воды в Ангаре хватит.
