— Ах ты! — не удержался Кузьма. Он подхватил вместе с шубой жеребенка и понес его в баню.
Кузьма только наклонился, ища, куда бы жеребчика положить, открылась дверь, и колыхнулось пламя жировика на каменке: на пороге Ульяна с охапкой сена.
— Погоди, Кузя, подостлать… — проворно раструсила сено, взбила.
Снова колыхнулось пламя. Кузьма оглянулся. На пороге братья в исподнем отбеливают. Аверьян — сразу помогать Кузьме выправлять ноги жеребенку. У Афони боязливый восторг в глазах. Он присаживается на корточки.
— По-оглажу?.. Братка?..
— Погладь, да бегите в дом.
Ульяна только сейчас замечает у Афони чирки на босу ногу, голые ноги торчат. Она срывает с головы платок и укутывает Афоню.
— Вот, спростынешь, не хватало нам еще хвори…
— Идите, идите, мужики. Досматривайте сны, и я за вами вслед. И ты, Уля, шла бы, обсохнет, снесу его и приду…
Как только Ульяна почувствовала силу в ногах, сразу же насела на Кузьму.
— Нельзя, Кузя. Грех некрещеному…
Кузьма отговаривал Ульяну, просил переждать, пока холода схлынут.
— Простудим мальца.
— А что нам мороз. Ты только погляди, Кузя, — Ульяна разворачивала пеленки, и мальчик яростно сучил ножонками. — Какой парень. — Орлицей парила Уля над зыбкой.
— Мужик что надо, это верно, — раздувал ус Кузьма. Он смотрел на сына, и першило в горле. Кузьма стеснялся непрошеного волнения.
— Кузя, поедем, а? Всей семьей, причастие примем. Да и к Верхотуровым заедем. Обещал ведь. Девок посмотрим.
— Ладно, Уля. Александру тоже надо приглядеть. Верно я говорю, сынок?
— Скажешь, Кузя, Христос с тобой…
— А чо! У турков — так. Спросишь у Верхотурова.
Сборы были недолгими и радостными — всем хотелось на люди. Ульяну с сыном Кузьма укутал в тулуп, подоткнул полы, чтобы не поддувало. Ульяну посадил, а больше сесть некуда.
— Ну, мать, ты как купчиха — кошева не вмещает.
Кузьма призадумался: Аверьяна на облучок, а куда Афоню?
— Ах ты, — спохватился Кузьма, — а хозяйство! Не подумали — сели, полетели.
— Может, Афоня подомовничает, — подсказала Ульяна.
Афоня сник.
— Правда, Афанасий, — поддержал Ульяну Кузьма. — Да и петуха дорогой отморозишь, отпадет, штаны-то на тебе ветром подбиты. — Он пригляделся к одежонке брата. — Новую справим, тогда и поедешь.
— В другой раз поедешь — не переживай, — голос у Ульяны ласковый, просительный. — Дом ведь не бросишь…
— Согласен, подомовничаю, — надтреснувшим голосом сказал Афоня. — Поезжайте.
— Ну, вот и ладно, только с огнем, Афанасий…
— Что я, маленький?
