Пока Юлиус вел свой несвязный рассказ, двигая быстро руками и извиваясь всем телом перед внимательными слушателями, бритый мужик что-то писал у окна химическим карандашом в своем большом блокноте. Потом он показал написанное трем рослым людям у наковальни, и те, прочитав, одобрительно кивнули головами.
— Подпишись-ка, Юлиус! — сказал бритый мужик. — Вот здесь подпишись. Да не бойся. Все будет в порядке...
Юлиус посмотрел вопросительно на окружающих. Они читали написанное и одобрительно кивали головами. Тогда он вывел на бумаге две буквы своего имени и распрощался с людьми, полный благодарности к ним.
Всю эту весну Иоганес Карьямаа был мрачен и молчалив. Он ходил по своим полям, останавливался около зеленых всходов и сжимал пухлые кулаки. Он проходил свои необъятные заливные луга и снова останавливался, сжимая кулаки и нервно теребя свисающие щетинистые складки кожи около шеи. Потом он шел домой, ускоряя шаг и бормоча что-то мрачное и решительное себе под нос.
Иногда в глубокие сумерки к нему приходили его братья, такие же угрюмые, как он, хотя менее жирные и крупные.
Они все вместе что-то долго рассматривали и перебирали при свете фонаря в бывшей лавке Иоганеса, заваленной ненужным хламом. Потом шли в дом и садились у стола близко друг к другу, разговаривая вполголоса.
Иногда приходили еще сыновья братьев Карьямаа и еще кое-кто из богатых соседей. Тогда полутемная комната наполнялась людьми, и голос Иоганеса становился громче. Он ударял кулаком по столу и кричал так, что дрожали стекла:
— Ни черта! Пусть-ка сунутся теперь! Пусть попробуют наложить на нас лапы! Обожгутся! Они еще не знают, на какую силу напорются. Пулеметы мы будем пока держать в запасе, а винтовки раздадим сразу, как только начнем. Но каждый должен помнить свое место. Поняли? А бояться нам нечего, найдутся и в других деревнях наши друзья, важно только начать...
Он еще долго кричал в том же роде, и гости внимательно слушали его, вставляя свои замечания. Только поздно ночью расходились они по домам.
Тем временем подошло лето с короткими, теплыми и душными ночами без росы, и начался сенокос.
Дворовый пес почти все время сидел на цепи, становясь от этого все злее и злее с каждым днем.
Однажды поздно ночью Иоганес Карьямаа вернулся из города полный гнева. Он дышал шумно и часто, когда вылезал из брички, и руки, бросившие вожжи на шею лошади, дрожали от злости.
Он тяжелыми шагами подошел к сараю, где спал Юлиус, уставший махать косой целый день. Он спал, положив голову на порог, выбрав нарочно неудобное положение, чтобы утром проснуться пораньше для спешной работы на лугу.
