Ему помогали это делать русские плотники. Они два года стучали на его земле топорами и звенели пилами. Постепенно вырос дом, потом конюшня, хлев, сарай и другие постройки, а кругом шумели высокие ели и выползал туман из болота.
Он отгородился от всего мира заборами и частоколами, и никто не мешал ему надрываться. Жена надрывалась вместе с ним. Леса и болота бедны жирными соками, и нужно вложить в них много горячего пота и проклятий, чтобы получить в обмен зерно, молоко и свиное сало.
Жена каждую неделю стирала рубахи, заскорузлые и затвердевшие от засохшего пота и грязи, как еловая кора.
На маленького Пиетри оба смотрели с надеждой и называли его милым, дорогим сыночком. Но маленький Пиетри молчал почти до четырех лет, а потом заговорил так несуразно, что Ойнас треснул его со злости по голове.
Но это не помогло. Пиетри продолжал говорить все так же несуразно или же молчал целыми днями. Обманутый в надеждах, Ойнас терял терпение. Его кулак стал чаще прикасаться к неразумной голове приемного сына. Но маленький Пиетри оставался таким же глупым.
Только к десяти годам он стал понимать, что дом есть дом, что корова есть корова и хлеб есть хлеб.
Тогда Ойнас начал вколачивать в него понятие, что работа есть работа. Он стал брать его в поле, и в лес, и на болото.
И к стирке жены Ойнаса прибавилась еще одна заскорузлая от пота рубашка.
Ойнас начал надеяться. В речи Пиетри появились проблески разума, и в работе он показывал чортову силу.
Но однажды он упал на пол и начал дрыгать ногами, выпуская пену изо рта.
И Ойнас перестал надеяться.
Он стал бить его без всякого сожаления и без всякой причины в любое время дня и ночи: и в будни и в праздники. Он мстил ему за потерянные надежды.
И когда неожиданно у печальной супруги Ойнаса родился настоящий сын, то Пиетри перестал быть человеком, перестал быть членом семьи, перестал жить на свете. Он только работал и ел и падал на землю там, где его бросали две большие невидимые руки. Он бился на пашне, глотая в холодной борозде глинистую землю, бился среди ярких цветов и жирной травы заливных лугов, бился в болоте, зарывая горячее лицо в прохладу влажного мха. Счастливый Ойнас больше не злился на него и бил только по привычке — лениво и нехотя.
Но когда Пиетри однажды огрызнулся и хотел дать сдачи, Ойнас весь как-то подтянулся, по-новому взглянул на Пиетри и молча жестоко избил его до потери сознания.
В тусклых глазах Пиетри Ойнас увидел смерть для себя, и он, дрожа от страха, пытался отогнать эту смерть. Он знал, какая сила таится в руках у Пиетри. Он даже боялся представить, что может произойти, если эти страшные руки вдруг выйдут из повиновения и потянутся к его горлу... Нет! Его нужно бить и бить, чтобы он не думал, что на Ойнаса можно безнаказанно замахиваться. И где только уродился такой зверь? Хоть бы его в солдаты взяли! Но никто не хотел взять его в солдаты. Даже в гражданскую войну от него отказались и белые и красные.
