- Я... я так ждал вас... - повторил старший лейтенант.
- Да, - сказала девушка.
"Скверная я... ой, скверная!" - подумала она, упрекая себя в недавнем покое сердца, представлявшемся ей теперь таким эгоистическим.
За дверью раздались голоса, потом кто-то пробежал по коридору, - Маша ничего не слышала. Она ощущала на руке горячую ладонь Горбунова; ей было смутно и немного страшно... Прошла минута, не больше, и как будто не стало комнаты, где она сидела, расширившейся до невидимых пределов. Желтый кружок света от лампы быстро расплылся, замерцал стакан воды на столе, шприц загорелся, как звезда, в облаке ваты. Сияние, наполнявшее воздух, становилось все ярче, и бесчисленные теплые лучи протянулись к девушке, растопляя ее нежность. "Я пропала, - мелькнуло в голове Маши. - Пропала навсегда", - подумала она с радостью и облегчением от невозможности что-либо изменить.
- Вы сердитесь? - словно издалека прозвучал голос Горбунова.
- Что? - не поняла она.
- Сердитесь на меня?
- Нет, - сказала Маша.
"Что он говорит?" - удивилась она и нахмурилась.
- Я вижу, что сердитесь, - сказал Горбунов.
Маша покачала головой и рассеянно улыбнулась... Потом тихонько освободила свои пальцы...
Внезапно Горбунов почувствовал резкую боль. Он замолчал, прислушиваясь, но не смог сразу определить, где именно она родилась. Что-то, пока неизвестное, происходило в его теле, уже как будто не принадлежавшем ему. И сознание полной зависимости от того, что помимо его воли сейчас совершалось в нем, встревожило Горбунова. Он посмотрел на свои руки, еще раз удостоверившись таким образом в их существовании. Затем пошевелил ступнями и, хотя боль усилилась от движения, испытал ни с чем не сравнимое ощущение: ноги его были целы.
- Вот... придется поваляться... немного, - проговорил Горбунов: он хотел узнать, куда и как его ранило, но не решался спросить об этом.
- Ничего, - сказала Маша, - ничего опасного.
Замечание Горбунова вернуло ее к действительности, но теперь она не сомневалась в том, что все обойдется благополучно. Как и многие очень молодые люди, Маша, вопреки очевидности, не могла поверить в бессмысленность несчастья. Оно казалось невозможным просто потому, что было бы сейчас несправедливым.
- Нас сразу... не возьмешь, - сказал старший лейтенант, глядя на девушку испытующими глазами.
- Это точно, - ласково подтвердила она и встала на колени, чтобы поправить подушку.
- Придется... недельку-другую полежать, - проговорил Горбунов.
