Лицо Маши, склоненное над ним, было совсем близко, но глаза ее смотрели мимо.
- Может, и больше, - сказала девушка, - там видно будет...
- Ну, месяц... - Горбунов ловил взглядом выражение глаз Маши, возившейся теперь со сползшим на сторону одеялом.
- Трудно сказать... Может, побольше месяца, - ответила она.
- Побольше не годится, - проговорил старший лейтенант.
Он осторожно сунул руку под одеяло и нащупал на груди край повязки.
- Вот вы какой, - нараспев сказала Маша. - Обратно торопитесь... - Она с признательностью посмотрела на Горбунова.
"Сюда, значит... - содрогаясь, подумал он. - Плохо... Сейчас упаду..." - припомнилась Горбунову его последняя мысль в бою.
И заключительная картина атаки - голубое, словно эмалевое, пространство, залитое водой, бойцы в мокрых, сверкающих касках, белый огонь немецких пулеметов - как будто осветилась в его памяти.
- Маша... Не слышали... как мой батальон? - спросил он обеспокоенно.
- Не слышала... В порядке, наверно, - заметила девушка.
- Нет, - сказал Горбунов.
- Как нет?
Старший лейтенант отрицательно качнул головой. Он вспомнил уже все: солдат, залегших в грязи, и свою напрасную попытку поднять их...
"Вот все и кончилось..." - подумал Горбунов, адресуясь мысленно к тем, кто послал его в ату атаку.
Он ощутил вдруг странное удовлетворение, как будто несчастье, постигшее лично его, было чем-то закономерным. Но оно естественно, казалось, увенчивало его недавние бесплодные усилия. Самая рана его становилась как бы упреком, который он не мог высказать, пока был в строю.
- Перевязали меня? - спросил он.
- Перевязали... Теперь только лежать... Командую здесь я, - пошутила Маша.
- Слушаю, - сказал Горбунов и раздвинул губы, силясь улыбнуться, боль, охватившая его грудь и левое плечо, все время усиливалась.
- Лукина... комиссара моего не привозили? - спросил старший лейтенант.
- Нет... Не знаю, - ответила девушка.
Она думала о том, что завтра-послезавтра Горбунова эвакуируют и теперь уже ей надо ждать, пока он выздоровеет. Мысль, что лечение может и не понадобиться, не приходила Маше больше в голову. Радостное, полное надежды чувство, родившееся у нее, казалось, даровало Горбунову долгую жизнь, для чего же иначе оно возникло?..
- Воды мне... Можно? - попросил Горбунов.
Пальцы его под одеялом мяли простыню. Давящая боль в груди была уже невыносимой.
Маша приподняла голову раненого и осторожно поднесла стакан. Горбунов сделал глоток, зубы его застучали по стеклу, и он отвернулся.
