Неожиданный спуск, в конце которого открывается озеро, всегда вызывает удивление. Здесь передо мной лежала широкая полоса воды, мягкой лазурью отражавшая усталую голубизну неба. За озером стоял дворец калифа: громадный купол в центре, окружённый минаретами и множеством связанных ослепительно белых зданий и прохладных галерей.
Я обошёл озеро кругом, пройдя мимо ступеней и колонн древнего амфитеатра, построенного людьми Рима, ещё до того, как их нашёл Христос. Башня Матемы стояла поодаль от воды, но пространство перед ней было пустым. Она достигала небес, и рядом с ней казались низкими все остальные башни Хамады, даже башня калифа. Приближение к ней вызвало во мне неприятное воспоминание о Башне Жуликов в Умбертиде, хотя Матема вполовину у́же и втрое выше.
– Добро пожаловать. – Один из студентов в чёрной мантии, отдыхавший в тени башни, поднялся и встал у меня на пути. Остальные, числом, наверное, с дюжину, едва оторвали взгляд от своих грифельных досок, продолжая записывать свои вычисления.
– Уа-алейкум салаам, – вернул я приветствие. Можно было подумать, что после всего проглоченного мною песка я стану лучше говорить на языке пустыни, но нет.
Этот обмен приветствиями, похоже, исчерпал весь запас имперских слов студента, как и мой запас арабских – и между нами натянулась неловкая тишина.
– Это что-то новое, – я махнул рукой на открытый вход. Раньше здесь была чёрная кристаллическая дверь, которая открывалась путём решения какой-то загадки из меняющихся узоров, каждый раз разных. Когда я был студентом, у меня всегда уходило на неё не меньше двух часов, а один раз ушло два дня. Отсутствие двери было приятной, пусть и неожиданной переменой, хотя я уже предвкушал, как ткну в эту сволочь ключом Локи и посмотрю, как она откроется передо мной тотчас же.
Студент, юноша из дальней Аравии с узкими чертами лица и прилизанными чёрными волосами, нахмурился, словно вспомнил какое-то бедствие.
– Йорг.
– Не сомневаюсь. – Я кивнул, притворяясь, будто что-то понимаю. – А теперь я собираюсь встретиться с Каласиди. – Я протолкнулся мимо него и прошёл коротким коридором к винтовой лестнице, поднимавшейся во внешней стене. Один вид уравнений, начертанных на стене и вьющихся спиралью вместе с лестницей сотни футов тут же напомнил мне, какой му́кой был для меня год в Хамаде. Не такой му́кой, как прогулка по мёртвым землям, но в жаркий день с похмелья математика бывает весьма мучительной. Я взбирался вверх, и уравнения преследовали меня. Мастер матемагии может вычислить будущее, видя среди нацарапанных на грифельной доске сумм и комплексных интегралов не меньше, чем Молчаливая Сестра видит своим слепым глазом, или чем вёльвы видят в брошенных рунных камнях. Для матемагов Либы люди – всего лишь переменные. И то, насколько далеко могут заглядывать матемаги, и каковы их цели – тайна, известная лишь членам их ордена.
