Федор Волков | страница 9
На первом же году обучения произошли события, которые надолго врезались в его память. В конце ноября 1741 года из Петербурга пришла весть о государственном перевороте — вместо малолетнего императора Иоанна Антоновича (при котором правительницей была Анна Леопольдовна) на престол взошла Елизавета Петровна, дочь Петра Великого. В народе, на улицах и площадях весть вызвала сильное оживление. Переворот был устроен патриотически настроенной русской гвардией, решившей покончить с засильем наглых иноземцев, захвативших ключевые посты центральной власти. Временщики, фавориты Бирон, Остерман и многие другие иностранцы снискали всеобщую ненависть. «Сколько честных, заслуженных людей из россиян немцы в несчастье привели и старались живота лишить и имения… А персоною, к российским честным людям и ко всей нации наипаче злою был Бирон… Виданное ли дело, чтоб Россиею немцы управляли, со времен татарских баскаков позора такого не видели… В разор и беспорядок страну привели, но теперь хватит, ужо посчитаемся с иноземными канальями», — слышалось в толпе, на улице. Передавали друг другу слова, с которыми Елизавета обратилась к гвардейцам: «Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей».
Немецкие купцы-гостинодворцы лавки свои в этот день не открывали. В стенах академии Федор тоже слышал разные толки. Здесь говорили о коварстве иноземцев, которые действовали под видом будто хранения интересов государства и православия. А на самом деле под такою завесою покровенною людей верных, отечеству весьма нужных и потребных мучили, губили, разоряли и вовсе искореняли.
Е. П. Чемесов. С оригинала Л. Токке.
Портрет императрицы Елизаветы Петровны.
Гравюра резцом. 1761.
Спустя три недели, в день рождения Елизаветы Петровны, ректор академии архимандрит Кирилл Флоринский говорил проповедь, которую слушали все учащиеся. Он начал с воздаяния похвалы Петру Великому. Федор стоял не шелохнувшись, устремив широко раскрытые глаза на кафедру. То, о чем вчера еще молчали или говорили вполголоса, теперь произносилось во всеуслышание, звучало торжественно и назидательно: «…Остерман и Миних с своим сонмищем влезли в Россию, ако эмиссарии дьявольские… Первейшее и дражайшее всего в России правоверие и благочестие не точию превратят, но и искореня истребят…».
События эти (полный их смысл Федору, конечно, открылся позднее), многое перевернувшие в судьбе страны, оставили резкий след в сердце юного провинциала, которому вскоре должно было исполниться четырнадцать лет. Его мировосприятие складывалось под влиянием крепнущих в обществе патриотических чувств. Федор Волков подрастал и воспитывался в атмосфере пробудившейся России, в сознании надежд на ее достойное будущее и необходимости всеми силами ума, таланта, учености своей споспешествовать благу родной земли.