Уиберг заглянул в окно, но внутри не осталось и следа былых занятий владельца;
видно, теперь этим домиком пользуется только горничная. Уиберг вздохнул. Он
был человек не слишком чувствительный — просто не мог себе этого позволить, —
но порой его и самого угнетала его профессия.
Он опять пошел бродить по саду, нюхал розы и желтофиоли. В Америке он
желтофиолей никогда не видал; какой у них пряный, экзотический аромат… так
пахнет цветущий табак, а может быть (вдруг подсказало воображение), травы,
которыми пользовались для бальзамирования в Древнем Египте.
Потом его позвала горничная. Опять провела через столовую и дальше, по длинной
и просторной, сворачивающей под прямым углом галерее с камином из шлифованного
камня и стеной, сплошь уставленной книжными полками, к лестнице. На втором
этаже помещалась спальня хозяина дома. Уиберг шагнул к двери.
— Осторожно, сэр! Голову! — крикнула девушка, но опоздала, он не успел
нагнуться и ушиб макушку. В комнате раздался смешок.
— Вам не первому досталось, — произнес мужской голос. — Если несешь сюда
кой-что за пазухой, лучше поостеречься, черт подери.
Ударился Уиберг не сильно и тотчас про это забыл.
Эдмунд Джерард Дарлинг в теплом клетчатом халате, опираясь на гору подушек,
полусидел в огромной кровати — на пуховой перине, судя по тому, как глубоко
утонуло в ней худое, слабое тело. Все еще внушительная грива волос, хоть они и
поредели надо лбом по сравнению с последней фотографией, что красуется на
суперобложках, и всё те же очки — стекла без оправы, золотые дужки. Лицо его,
лицо старого патриция, наперекор болезни, чуть пополнело, черты отяжелели,
появилось в них что-то от доброго дядюшки — странно видеть это выражение у
человека, который почти шестьдесят лет кряду в критических статьях
немилосердно бичевал своих собратьев за невежество, за незнание самых основ
родной литературы, не говоря уже о литературе мировой.
— Для меня большая честь и удовольствие видеть вас, сэр, — сказал Уиберг,
доставая записную книжку.
— Жаль, что не могу отплатить такой же любезностью, — отозвался Дарлинг и
указал гостю на глубокое кресло. — Впрочем, я давно уже вас поджидаю. В
сущности, мысли мои занимает только один последний вопрос, и я был бы весьма
признателен вам за прямой и честный ответ… разумеется, если вам позволено
отвечать.
— Ну конечно, сэр, к вашим услугам. В конце концов, я ведь тоже пришел
задавать вопросы. Спрашивайте.
— Кто вы? — спросил писатель. — Только предвестник палача или палач
собственной персоной?
