Шаня, где сверкали снега на вершинах гор даже в самую жару.
Один мой дед в бегах, другой мой дед в ссылке на Аральском
море, но и это ещё не всё. Любимый мой дядя Павлик, мамин брат, первый в нашем
роду образованный, он окончил рабфак, стал учителем физики, знает английский
язык, – сидит на севере как враг народа. Я молчу об этом несмываемом позоре,
никому ни слова, а Лиле тем более. Я хочу вылезть из грязи в князи. Я должен стать
самым первым. Скоро мне вступать в комсомол, а социальное положение моё
никудышное. Если я скажу всю правду, меня не только в комсомол, на тот свет не
примут. Я вынужден буду лгать, в лучшем случае молчать, скрывать, сидеть, в рот
воды набравши. Если я скажу всю правду, меня с треском выгонят из школы, не
посмотрят на мои красные показатели на щите успеваемости. И правильно сделают,
мне уже четырнадцать, я обязан пойти и заявить, что мой дед Митрофан Иванович
сбежал из тюрьмы. Приедет машина, деда заберут, мама, бабушка и все будут
плакать, но у меня ни один мускул не дрогнет. Герой должен быть стойким. Нет у
меня, к сожалению, большевицкой закалки, я хлюпик, как граф Лев Толстой, его
разоблачил Ленин за то, что он, публично бия себя в грудь, говорит: я скверный, я
гадкий, но я занимаюсь нравственным усовершенствованием, – тьфу! Вот придут к
нам и скажут: ты, Ваня, пионер, всем пример, признайся во всеуслышание, кто твой
отец, кто твой дед и кто твой дядя? В школе ребята простодыро выбалтывали всё
домашнее, кое у кого с предками было еще хуже, но они не замечали позора. А я
замечал. Мама моя говорила, что я похож на дядю Павлика, он тоже был высокий,
лобастый и много читал. Я помню, какая у него была жена Ада, модница, с
короткими волосами, весёлая, белозубая. Когда они приезжали к нам, всё в доме
менялось, они стихи друг другу читали, и одежда у них была другой, и пахли они
по-другому. Но, главное, из всех взрослых только они всерьёз разговаривали со
мной, и я видел, что им со мной интересно. Дядю Павлика посадили в Тавде на
Урале. Директор школы стал предлагать что-то неприличное Аде, дядя Павлик дал
ему пощёчину, а у директора оказался друг начальник НКВД, и всё. Потом и тех
пересажали. Кому стало легче, кому прибавилось счастья? Разве что самому
Троцкому, поскольку у него вдруг обнаружилось так много соратников по всей
стране.
Если я расскажу про всё, меня выгонят из школы, а школа для
