– А-а-а! Не дойти, не потушить! Что делать?! А-а-а! Го-ри-им!
В голове мелькнула сцена из какого-то фильма: люди на площади, пылающие дома, черный силуэт колокольни…
А-а-а! – в изюмкин вопль неожиданно ворвались радостные нотки. Держась за стены, он добрел до лестницы и начал карабкаться на нее. Последняя площадка, багровые отсветы в сумасшедших глазах гривистых баранов. – „Откуда? – подумал Изюмка. – Ведь снаружи еще ничего нет…“ – Он перевел взгляд на небо и догадался – багровый свет в его собственных глазах…
Изюмка выпрямился и изо всей силы дернул за полусгнившую веревку колокола. Звук получился короткий и резкий, словно кому-то на полувскрике заткнули рот. Изюмка сдержал себя и стал бить медленно и размеренно, вытянув руку и прижавшись щекой к влажному шероховатому бетону…
Зоотехнику Сане-Рыжему снилось монголо-татарское нашествие. Он был в высокой шапке с малиновым верхом и в мягких-премягких кожаных сапогах. Саня гарцевал посреди площади на вороном жеребце, который почему-то был Алданом из зоопарковской конюшни, а за стремена цеплялись какие-то девки, бабы… Над площадью плыл бабий визг и звуки набата…
С тяжелой как чугун головой Саня сел на койке. Набат по-прежнему звучал в ушах. – „Что за черт!“ – вслух пожаловался Саня и вдруг как ушатом холодной воды окатило: колокол на козлятннке! На ходу впрыгнув в кирзовые сапоги, Саня метнулся к выходу. У капибарьего пруда столкнулся с милиционером Геной и Светой – вечерним зоотехником, которая обычно спала на обезьяннике. Нн слова не сказав друг другу, побежали дальше. Внезапно звон смолк и Сане показалось – увидел он щуплую фигурку, которая, бросив веревку колокола, метнулась в сторону-вниз и пропала в темноте…
Увидев бегущих к козлятнику людей, Изюмка понял, что надо удирать, иначе подведет Наташу, и Серого, и, может, еще кого… Додумывать Изюмка не стал. Сильно хромая, сбежал по лесенке, подтягиваясь на руках, перелез через решетку у винторогих козлов, заковылял в сторону и скрылся от подбегающих ладей за зданием бычатника. Здесь отдышался, подумав: „Если и увидели, ловить не будут, будут пожар тушить…“ – Но куда идти? Трамваи не ходят. Пешком Изюмка не дойдет – болит нога. К Серому в бычатник нельзя – могут зайти…
Ноги сами собой принесли Изюмку к клетке Волка. Зверь поднялся навстречу, шевельнул пушистым, в крапинках опилок хвостом. – „Я у тебя посплю, ладно?“ – попросил Изюмка. Волк зевнул во всю пасть, осел на задние ноги, готовясь лечь. Изюмка отодвинул щеколду, пролез в клетку. Волк тут же подошел, внимательно обнюхал его, тревожно потягивая носом. – „Дым чуешь? – спросил Изюмка. – Да ничего. Дотушили уже, наверное.“ – Прошел вглубь клетки, лег на сено, свернувшись калачиком и тотчас заснул, как умер. Волк еще раз обнюхал спящего мальчика, отошел и сел у решетки, вглядываясь в темноту желтыми, не сонными глазами. Время от времени густая шерсть на его загривке топорщилась, и морщились, приподнимаясь, тяжелые черные губы, обнажали огромные, желтоватые у корней клыки.
