И Сахаров не спорил с ним: чего ж тут спорить, когда человек прав. Сам он в Ялте не бывал ни разу, да и вообще на Черном море, и, охмелев от водки, с увлечением тоже, как и Варя, слушал рассказы Ивана о тамошних нравах, о знаменитой набережной, о беспечных женщинах, о больших пароходах и дельфинах…
— Ну что! — говорил Иван о дельфинах. — Рыба как рыба, хотя и млекопитающаяся… А вообще-то на лошадь похожа.
— Как это на лошадь? — спрашивал Сахаров.
— Это я к чему! Вот когда они из-под воды-то наверх выворачиваются, у них из спины, из дырки там в спине фырканье такое… словно бы лошадь ноздрями… А так нет! Носатые такие, словно рыбы. И вот что очень любопытно…
Он вдруг задумывался, вспоминая что-то, но усталость и водка, выпитая им с наслаждением, давали себя знать, и Сахаров вдруг замечал, как глаза Ивана мутились в подкравшейся дреме, как тяжелели покрасневшие веки.
Варя тоже выпила свою долю, и, когда умолкал, задремывая, Иван, она тихонечко прыскала смешком и поглядывала на Сахарова, как заговорщица, как соучастница какого-то веселенького дельца, словно бы предлагая Сахарову посмеяться вместе с ней над засыпающим Иваном, который и дышать начинал уже, словно спящий, спокойно и глубоко. А Сахаров в ответ ей понимающе улыбался и с проясненной хмелем откровенностью подумывал вдруг о том, что ему предстоит ночевать одному в огромном доме с этой оживившейся женщиной. Он поглядывал тогда на нее, взгляды их встречались, и Варя выдерживала их с напряженностью, словно бы сама в эти минуты думала о том же, о чем и он думал, и понимала его… Это все увлекало Сахарова. Варя ему казалась очень милой, и его не смущало обещание, которое он давал своими взглядами этой напряженной в какой-то борьбе женщине… Он-то ведь тоже видел в ее глазах обещание и решимость и старался укрепить Варю в этой решимости, не зная, зачем и ради чего он это делает.
«Ну мало ли! — думал он, отвлекаясь. — Мало ли…»
И находил в этом «мало ли» какое-то оправдание себе и своим неясным чувствам. Он был сыт, пьян и доволен жизнью. Он курил вкусную сигаретку и посмеивался вместе с Варей над уснувшим Иваном, который наконец и голову уронил на грудь. Впрочем, ему тоже очень хотелось спать, и он знал, что скоро встанет из-за стола и уйдет в прохладную, деревянную комнату и ляжет там за холщовым пологом, расшитым синими васильками, на высокую кровать, на очень удобную, мягкую, а главное, очень высокую и широкую кровать…
